П. А. Столыпин

Архипов И.

В столовой⁹ до 65 обедов в день, и все хвалят.

Прощай, ненаглядная, что-то в уютном Твоем уголке?

Как я люблю Тебя.

Деток и Тебя крепко целую.

Твой, люблю!

Миклашевского приговорили на 6 лет каторги.

2 июля 1904 г., Саратов

Дутик мой Олинька, сегодня вернулся из Кузнецка и нашел три вкуснейших Твоих письма. Приехал я на несколько часов раньше, чем думал, так как в Кузнецке неожиданно мне было приказано сесть в царский поезд, так как государю угодно меня принять. Эффект на станции был полный, а Бреверн и Казимир, которых я взял с собою, были в упоении. Казимир всю ночь бродил по поезду, а Бреверн похудел от счастья. C'est une amabilit'e, de Котя Оболенский¹⁰, qui a arrang'e cette affaire avec l'Empereur. L'Empereur lui a dit, qu' il etait tr`es content de me voiturer et de me revoir [3] .

3

Было

очень любезно со стороны Коти Оболенского устроить дело с императором. Император сказал ему, что был бы очень рад подвезти меня и вновь увидеться со мною (франц.).

Он меня принял одного в своем кабинете, и я никогда не видел его таким разговорчивым. Он меня обворожил своею ласкою. Расспрашивал про крестьян, про земельный вопрос, про трудность управления. Обращался ко мне, например, так: «Ответьте мне, Столыпин, совершенно откровенно». Поездкою своею он очень доволен и сказал: «Когда видишь народ и эту мощь, то чувствуешь силу России». Но всего в письме и не напишешь. В заключение государь мне сказал: «Вы помните, когда я вас отправлял в Саратовскую губернию, то сказал вам, что даю вам эту губернию „поправить“, а теперь говорю: продолжайте действовать так же твердо, разумно и спокойно, как до сего времени». Затем совершенно серьезно он обещал мне приехать в Саратовскую губернию и в Балашовский уезд (!!). Он отлично помнил, что старшина сказал ему: «Не тужи, царь-батюшка».

Вообще эта аудиенция мне будет настолько же памятна, насколько была неожиданна. На всех станциях, где были встречные эшелоны, идущие на войну, государь даже поздно вечером выходил и говорил с солдатами.

В Кузнецке настолько же ко мне теплы, насколько холодны в Саратове.

Я должен был сняться с дамами Красного Креста, а предводительша поднесла мне маленький золотой жетон в память памятных дней. Был для меня и букет, но когда узнали, что я еду с царем, то просили отдать царю. Я через гр<афа> Гейдена водворил букет в салон царя и послал об этом телеграмму в Кузнецк. Я уверен, что телеграмма эта будет в рамке. Вечером пил чай с Гейденом и Котькою. Неприятно только разговор Коти про Сашу. У него, видимо, нелады с Ухтомским¹¹, да и Плеве, кажется, потребовал его ухода. Кажется, он накануне отставки и будто бы хочет перейти в «Новое время». Все это грустно, впрочем, скоро его увижу. Сюда приехал со мною Стремоухов (нач<альник> Гл<авного> тюр<емного> управления). Завтра он обедает у меня сам-три. Тут 21 поздравит<ельная> телеграмма к 29-му и милое письмо от моей милой девочки Мати. Прощай, сладкая моя прелесть, люблю Тебя и хочу к Тебе.

Сегодня приехал Нессельроде, просит ночевать у него в Царевщине во время ревизии.

Дутя, подробности аудиенции только для Тебя.

18 июля 1904 года. Пароход

<…> Вчера, чтобы быть чистым перед Тобою, я взял Кнолля¹² и поехал к Хрисанфу и в богадельню осмотреть ремонт. Мне кажется, Ты будешь довольна – дешево и хорошо. Я только приказал у Хрисанфа еще панели выкрасить масляною краскою, а в богадельне – крышу, которая иначе сгниет. Это все обойдется еще рублей в 75. Бедные Корбутовские, говорят, совсем разорены. Аносов (муж belle H'el`ene [4] ) подал на них ко взысканию 25 т<ысяч> руб., и все кредиторы на них обрушиваются и описывают имение.

4

Прекрасная Елена (франц.).

Вчера я как умел угостил отряд. Были пироги, холодная осетрина, телятина и компот. Выпили оставшиеся 2 бутылки шампанского. А санитаров накормил в комнате у Казимира. Кажется, все довольны. Вчера вечером получил телеграмму от кн<язя> Васильчикова (главноуполном<оченный> Кр<асного> Креста), что он внезапно ночью посетил наш госпиталь и все нашел в образцовом порядке, хотя масса раненых. Олсуфьева он назначил главным над всеми отрядами в Евгеньевке, а д<окто>ра Терновского – уполномоченным на место Олсуфьева. Храни всех вас Господь, драгоценные мои, милые. Целую, люблю.

4 марта 1905 г., С.-Петербург

Ангел, любовь моя. Как я чувствую Твое отсутствие – приходится решать такие капитальные

вопросы, касающиеся всей семьи, одному. Теперь 6 ч<асов>, и перед тем как ехать обедать к Саше, наскоро пишу Тебе, так как вечером не успею. Сначала Москва: Саша производит все то же грустное впечатление, жалуется на Семена, что тот не дает ему сразу денег, вообще жалок. Он очень, кажется, тронут был Твоим подарком, хотя уверял, что напрасно. Я старался обласкать его, повез обедать в «Прагу» и накормил хорошим обедом. Семен будто бы дважды писал Тебе и даст мне с собою золоченый табурет. Саша проводил меня на вокзал, и уехал я из Москвы под грустным впечатлением, проехав мимо места убийства великого князя¹³. Приехал в Петербург – яркое солнце, движение на улицах, как будто бы и не нависла гроза над Россией.

Пока мылся, пришел Кнолль. Уверяет, что в Петербурге много говорят о моей деятельности, что он повсюду слышит разговоры обо мне. Послал его к Гунет!

Пошел постригся, встретил нашего П. Давыдова, который со слов Львова спел мне на улице похвальный дифирамб и придет ко мне вечером. Завтракал у Саши, который от Лопухина знал о сделанном мне предложении¹³ и написал длинное письмо в Саратов с уговорами принять. У Саши Муничка, собирающийся в Рим. Все они тоже говорят, что будто про саратовского губернатора много в Петербурге говора. На меня все это наводит грусть! Саша страшно уговаривает принять банк. Туда будто бы хотел Ватаци¹⁴, раньше чем попасть в тов<арищи> министра, просятся туда будто бы масса сановников. Он говорит, что надо теперь быть в Петербурге, чтоб оценили и проч. Муничка отговаривает: «Pour l'histoire Vous devez refuser, Vous appartenez `a l'histoire» [5] . Идиот.

5

Во имя истории вы должны отказаться, вы принадлежите истории (франц.).

Ольга нашла немку и швейцарку, англичанки пока нет, но поедет еще к пастору.

В 2 1/2 ч<аса> поехал к Пушкину и сидели до 4 ч<асов>. Он ужасно рекламирует свое место, повторил все, что мне уже писал, и удивляется моим колебаниям. Коковцов сказал ему, что он сам чиновник и поэтому хотел бы во главе банка не чиновника, а человека независимого, известного, с именем и положением, и поэтому остановился на мне.

Пушкин сказал, что министр очень меня ждет, и в телефон спросил, когда меня примет Коковцов, на что получил ответ, что сегодня в 5 часов. Квартира в банке хороша, но, конечно, тесна сравнительно с нашей, хотя, как сказал мне Коковцов, куда лучше квартиры министра финансов. Пушкин сегодня вечером пришлет мне подробный план. Очень красивая мраморная лестница и площадка наверху (подъезд особый). Зала белая со вделанными зеркалами, как у нас, но вдвое меньше нашей, аркою она отделяется от столовой. Маленькая угловая гостиная, два кабинета и приемная, соединяющая квартиру с банком. Потом коридор и по коридору, кажется, 10 комнат помимо, но светлых, т. к. выходят на широкий двор. Людских, он говорит, можно прибавить сколько угодно. На дворе сараи, конюшни, ледники, коровники. Для Петербурга, конечно, квартира рай, но после нашей покажется тесненька. В пять поехал к Коковцову.

Вот существо его и моей речей: я остановился на вас, сказал он, так как слышал о вашей деятельности и энергии, доложил государю, назвав 2 имени, и государь сказал, что выбор вас будет самый лучший, так как у вас твердо определенные взгляды и богатая энергия. Булыгин отпускает вас неохотно и сказал, что решение вопроса зависит исключительно от вас, решайте. Я ответил, что был удивлен предложением, хотел бы знать, что он от меня ждет, что я человек идеи, что служить делу, которому не верю, я не пойду, что я желаю знать, узко ли кредитное учреждение Крестьянский банк или государственно-землеустроительное, и затем, что я хочу выяснить еще у министра внутр<енних> дел вопрос, насколько удобен уход мой в тяжелый для губернии момент.

На это он мне сказал, что он смотрит на Крестьянский банк довольно широко, хотя не увлекается мыслью, что банк может разрешить вопрос о землепользовании крестьян во всем объеме, тем более что теперь война и нет денег, но что если он наметил меня, то оттого, что желает подойти к разрешению этого вопроса. Если бы было иначе, я взял бы одного из жаждущих этого места: Авраама ради Исаака, Исаака ради Иакова и т. д., ничего нет легче. В смысле самостоятельности на мой вопрос, не обращусь ли я в подмастерье, он мне ответил, что я буду хозяином дела, самая легкая и отдаленная подчиненность мне, министру, доклад раз в неделю, я, дескать, начальнического тона никогда не принимаю, о всех спорных вопросах всегда столкуемся и т. д.