П. А. Столыпин
Шрифт:
– Если бы призраки существовали, я бы или уничтожил их, или ушел в отставку.
И тон его речи, и искренность последних заявлений не оставляли сомнений, что этот человек, безусловно способный во имя порядка „закономерно“ двинуть пулеметы, органически чужд этой трусливой и в то же время зверской политике варфоломеевых дней и ночей…. Чувствуется, что министр внутренне проникнут сознанием правоты народного представительства и не относится к нему с обычным для наших сановников легкомысленным презрением… Из всеми сегодня признанной порядочности г. Столыпина необходимо сделать вывод: министерство должно будет уйти или… разогнать Думу»32.
Но общественное мнение все равно было на стороне Урусова, выступление которого сразу окрестили «исторической речью»: «Нет, не речь, а отходная бюрократии, окончательно дискредитированной в глазах цивилизованного мира… картина, переносящая нас в мрачные Cредние века, когда в Италии или Испании людей, почему-то неугодных правительству, убивали среди белого
«Столыпин первой формации, не тот, каким его впоследствии сделали», как отмечал В. А. Маклаков уже в эмиграции, мужественно обличал в Думе прошлые порядки и пытался добиться примирения власти и либеральной общественности, необходимого обеим сторонам для дальнейшего проведения разноплановых реформ. Но Дума и партия кадетов, задававшая стиль поведения народного представительства, не осознали, что Столыпин фактически обращался за поддержкой своей политики – в том числе чтобы увереннее противостоять давлению со стороны реакционного «правого Ахеронта» и «темных сил». Либеральная общественность упустила (в 1906–1907 годах) шанс на соглашение с властью – в лице лучших представителей либеральной бюрократии, ответом Столыпину было бескомпромиссное «В отставку!». «„Темные силы“ не только убили Столыпина, они погубили Россию, – резюмировал Маклаков. – Урусов был прав: с ними не справились»34.
Столыпин, получая донесения и телеграммы губернаторов с информацией о том, что выступления в Думе оказывают революционизирующее влияние на настроения в провинции, понимал, что правительство должно действовать и нельзя далее чего-то выжидать. В частности, нужно попытаться добиться соглашения с либеральной оппозицией, сформировав ради этого «коалиционное» правительство с участием ее представителей. «Он видел неудачный состав министерства, к которому сам принадлежал, – свидетельствовал В. Н. Коковцов. – Он разделял мнение многих о том, что привлечение людей иного состава в аппарат центрального правительства может отчасти удовлетворить общественное мнение и примирить его с правительством. Он считал, что среди выдающихся представителей нашей «общественной интеллигенции» нет недостатка в людях, готовых пойти на страдный путь служения родине в рядах правительства и способных отрешиться от своей партийной политической окраски и кружковской организации, и он честно и охотно готов был протянуть руку и звал их на путь совместной работы. Но передать всю власть в руки одних оппозиционных элементов, в особенности в пору ясно выраженного стремления их захватить власть, а затем идти к несомненному государственному перевороту и коренной ломке только что изданных основных законов – не могло никогда входить в его голову, и не с такой целью вел он переговоры с общественными деятелями»35.
Под знаком переговоров прошла вторая половина июня 1906 года. Инициатором переговоров в лагере либеральной бюрократии был министр иностранных дел А. П. Извольский. Во время аудиенции у Николая II он передал докладную записку, составленную по инициативе «кружка» единомышленников депутатом Думы Н. Н. Львовым (саратовским земским деятелем, хорошо знакомым со Столыпиным).
Львов обосновывал – как альтернативу роспуску Думы – создание «коалиционного министерства». Именно такое правительство, включающее сторонников реформ из среды правящей элиты и умеренных либеральных деятелей (причем не только депутатов), должно стать инициатором реформ. В качестве возможного премьера виделся председатель Думы кадет С. А. Муромцев, а руководителем Министерства внутренних дел (наряду с тем же Муромцевым) мог быть и Столыпин. Считалось необходимым включение в правительство известного и авторитетного либерала-земца Д. Н. Шипова. Целесообразно и участие П. Н. Милюкова, лидера и идеолога партии кадетов, знаковой популярной фигуры, влиятельной в либеральных кругах, особенно на левом фланге («несмотря на все недостатки – громадное честолюбие и склонность к интригам, – это человек ясного ума и политического понимания»). Николай II, благожелательно выслушав Извольского и ознакомившись с запиской, спустя несколько дней уполномочил его на переговоры с упомянутыми деятелями. При этом царь, выступив, по сути, гарантом серьезности переговоров, в отдельной записке предписал и Столыпину включиться в эту работу36.
Столыпин встречался, в числе прочих, и с Милюковым: тайное свидание, устроенное при содействии Извольского, состоялось поздним вечером 26 июня на даче премьера на Аптекарском острове. Выяснилось, что Столыпин готов искать компромисса с либеральной оппозицией лишь в рамках создания «коалиционного» кабинета. Милюков же заявлял о готовности сформировать «кадетское министерство», участие в котором самого Петра Аркадьевича «безусловно, исключено» (хотя Извольский и может быть включен). Курьезность ситуации состояла в том, что Милюков был уверен на тот момент, что в действительности государь уже принял решение о создании «кадетского министерства»,
Залогом уверенности Милюкова было то, что этот спасительный для власти рецепт предложен считавшимся всесильным дворцовым комендантом Д. Ф. Треповым по итогам переговоров… с самим Милюковым (проходившими в ресторане «Кюба»). Трепов, действуя тоже с повеления Николая II, предпринял «глубокую разведку в неприятельском лагере». В итоге создалось впечатление, что тайные переговоры с Милюковым (в секрете от него велись переговоры и с другими видными либералами) оказались успешными, и Павел Николаевич «соглашался» на формирование «кадетского» правительства (с участием таких известных либеральных фигур, как С. А. Муромцев, И. И. Петрункевич, В. Д. Набоков, Н. Н. Львов, Д. Н. Шипов и др.). Милюков, удивленный сначала политической метаморфозой Трепова, был абсолютно уверен в реалистичности проекта: «Как он говорил мне на свидании, когда дом горит, приходится прыгать и из пятого этажа, – вспоминал Милюков. – Этот „дилетант“ был, очевидно, дальновиднее официальных политиков»37. «Он (Трепов. – И. А.) был свободнее многих других от рутины и не боялся новых путей. Преданность же его государю была так установлена, что он мог позволить себе то, на что другие бы не посмели решиться»38. В то же время, как это ни парадоксально, министр внутренних дел, считавшийся, по идее, ответственным за разрешение внутриполитического кризиса, не был извещен об этом «параллельном» импульсе к поиску соглашения с либеральной оппозицией, исходившем от царя. Впрочем, злая ирония истории заключалась в том, что Милюков, встречаясь со Столыпиным, не знал и не догадывался, что к тому моменту «в сферах» уже отказались от предлагавшейся Треповым комбинации с созданием «кадетского министерства»: Николай II прислушался к другим аргументам людей из своего окружения, включая Коковцова. А предлагавшийся Столыпиным «формат» сотрудничества лидер кадетов самоуверенно отверг…
Столыпин, однако, не отказался совсем от идеи «коалиционного кабинета». Глава Министерства внутренних дел попытался сделать ставку на более правых либералов, и в первую очередь на Д. Н. Шипова. У Петра Аркадьевича появился собственный, довольно циничный замысел – образовать правительство с участием популярных деятелей, первым шагом которого станет роспуск Думы и проведение новых выборов. Встреча с Шиповым, приехавшим в Петербург на заседание Государственного совета и не подозревавшего о подобных замыслах, состоялась накануне аудиенции у Николая II, назначенной на 28 июня. «Подыгрывать» Столыпину в этой интриге Шипов категорически отказался. Несмотря на свое недовольство радикальным поведением Думы, Дмитрий Николаевич считал, что ответственность в большей мере лежит на правительстве и «роспуск Думы в настоящее время представляется <…> актом несправедливым и даже с политической точки зрения преступным». В любом случае не с роспуска Думы следует начинать деятельность обновленному правительству с участием либералов!39
Очередная смена политического вектора у Николая II – под впечатлением беседы с Шиповым – стала сюрпризом для Столыпина. Шипов предложил возвратиться к плану создания «кадетского министерства», доказывая необходимость примирения с имеющейся Думой и «честного» осуществления Манифеста 17 октября. Но на этот раз кабинет из состава думского большинства предлагалось сформировать во главе с Муромцевым, «человеком высокоморального настроения», который «пользуется общепризнанным авторитетом», а не с Милюковым (он «слишком самодержавен»). И, как показалось Шипову, царь воспринял эти соображения благосклонно40.
Однако и этот вариант политического соглашения власти и оппозиции вновь был сорван «закулисными» усилиями различных лиц. Серьезный вклад, похоже, внес теперь и Столыпин, не скрывавший раздражения от схемы, предложенной Шиповым (с перспективой появления на посту премьера Муромцева или какой-то другой либеральной фигуры). Кроме того, повод к форсированию роспуска Думы дали Столыпину и сами парламентарии. Глава Министерства внутренних дел был возмущен подготовленным по инициативе трудовиков обращением к населению по аграрному вопросу. Воззвание представляло собой популистский и не очень корректный ответ на «Правительственное сообщение», в котором не только резонно указывалось на недопустимость отчуждения частной земельной собственности, но и обозначался план преобразований и конкретных шагов по решению аграрного вопроса. Программа мероприятий по аграрной реформе имела для Столыпина принципиальное значение с момента назначения министром внутренних дел и в течение всего пятилетия на вершине власти. Обостренно воспринимая все, что касалось этой проблематики, Петр Аркадьевич не был готов примириться с мыслью, что депутаты Думы – «левой», нацеленной в своем большинстве на изъятие частной земли (в разных вариантах) и передачу ее крестьянам, – могут вторгнуться в правительственные планы.