P.S. моей ученице

Дэй Каролина

В моих объятьях она казалась еще меньше. Совсем крохотная. И теплая. Она не обнимала меня в ответ. Это и не нужно. Мне не нужно. А вот ей моя поддержка необходима, наверное, как никогда ранее. Раньше я не давал волю отцовским чувствам, но сейчас сделал исключение, несмотря на свое самообладание. Возможно, в будущем я пожалею об этом, но девчонке нужна моя помощь, в каких бы отношениях мы с ней не находились.

Ей нужен я.

Я гладил девчонку по голове. Медленно. Успокаивая. Прекрасно понимая, что этот жест бесполезен. И почему-то я не чувствовал себя рядом с ней чуждо или как-то противно. Я чувствовал себя защитником. Отцом. Интересно, а у нее полная семья? Скорее всего. В журнале вроде как записаны оба родителя. Или меня память подводит? Неважно. Сейчас это не имело никакого значения. Моя рубашка потихоньку намокала, пропитываясь слезами девчонки. Я уже пожалел, что оставил в машине пиджак. Ничего, потерплю.

Она успокоилась не сразу, спустя десять-пятнадцать минут. Ее крохотное тело слегка содрогалось от недавних слез. Я слегка отодвинулся, взглянув в ее заплаканные глаза. На секунду я даже подумал, что она не решится рассказывать мне свои тайны, но затем, глубоко вздохнув, она начала свой монолог.

— Знаете, у меня было все: преданные друзья, любимый

парень, хорошие родители. Но рано или поздно все заканчивается. Любимый уходит, друзья предают, родители ссорятся. А я остаюсь одна, — высказала она свои первые слова, старалась вновь не заплакать. Глядела куда-то сквозь меня. Вбок. Возможно, ей так легче, но я не просил ее посмотреть мне в глаза. Подозревать ее во лжи смысла нет, а прерывать монолог я не собирался. — Все началось еще в начале лета, когда мы с родителями приехали с моря. Я думала, что проведу самое лучшее лето за всю жизнь. Но ошиблась. Оно оказалось самым худшим, — вновь пауза и, похоже, на этот раз необходимая. — Я рассталась со своим парнем, — она могла бы и не называть имени — я и сам прекрасно помнил слова русички о красивой паре, расставшейся в этом учебном году. — Он изменил мне. Да, все банально, но легче мне от этого не становилось. Ощущение, будто я впала в какую-то капсулу и не выбиралась оттуда долгое время. Я жила там, питалась, общалась с подругой через призму, даже свыклась с этим, хотя за эти пару месяцев нашлись и радостные моменты. Но потом во мне что-то сломалось. Тогда, первого сентября, — начала она, вспоминая нашу первую встречу. — Когда я отключилась, то подумала, что умерла. Мне было так легко и спокойно без всех переживаний, но затем, каким-то волшебным образом вы вытащили меня оттуда. А затем… — она вновь замолчала, а я надеялся, что слезы из ее глаз не выйдут. Так и случилось. — В тот день я была как никогда счастлива, впервые за все время после расставания с Антоном. Но потом появилась какая-то другая сторона моей грусти. Да, я выбралась в тот момент из своей капсулы, но затем вошла в другую, более болезненную. Когда я увидела вас после пробуждения, то почувствовала спасение, но потом вы превратились в монстра. Я не хочу вас осуждать, Станислав Родионович, но после испытанного мною шока я не готова была встретиться с разъяренным тираном, который впоследствии окажется моим учителем, — я все это время смотрел на нее, не отрывая глаз. Ее лицо не менялось, хотя она кое-как справлялась со своими эмоциями. Да и моя физиономия, наверное, оставляла желать лучшего. Если честно, я и не думал, что она так зациклена на той аварии. Не думал, что она поменяет ее жизнь.

Не думал, что для нее это имеет такое большое значение…

Я принял девчонку за авантюристку, за симуляторшу, когда в тот момент она действительно являлась жертвой. В отличие от меня. На мгновение она встретилась со мной взглядом. Всего на несколько секунд. Но за это короткое время я мог понять одну простую истину, которая заставила внутри меня все перевернуться — она не лгала.

— Я терпела ваши косые взгляды на меня, ваши унижения, чувствовала неприязнь к себе, хотя вы обещали не выходить за деловые рамки. Мне постоянно снились кошмары, где я оказывалась на том пешеходном переходе. Я просыпалась в поту по ночам, а утром, предчувствуя встречу с ночным кошмаром в реальности, порой не хотелось просыпаться. Но все это ерунда по сравнению со вчерашним днем, — она вновь замолчала, внимательно рассматривая паркет на полу пиццерии. Я вмиг вспомнил ее грустное и отрешенное лицо вчера в полумраке подземки. Обнимающие саму себя руки, будто она хотела спрятаться от всего этого мира и остаться наедине. Смотрящие под ноги глаза. Отрешенность. Сейчас в ней играли практически те же эмоции, только отчуждения не ощущалось. Потому что была не одна. — Я впервые за несколько месяцев встретилась со своими подругами. И вчера… одна из них защищала моего бывшего, когда я рассказала им об измене. Уверяла, что он не виноват, что его напоили на той злосчастной вписке. Знаете, мне было так обидно, что верная подруга заняла иную позицию, понимая, что совершенно неправа. Наверное, я не ожидала от нее этого, поэтому приняла все близко к сердцу, — я понимал, что все эти подростковые проблемы, которые кажутся в этом возрасте безвыходными, могли сыграть злую шутку с человеком. Даже предполагал, как ее можно утешить, хотя будь на ее месте какая-то другая малолетка — не стал бы даже обращать внимание на всю эту бабскую хрень. Однако Сафронову я выслушивал внимательно, вылавливая каждое ее слово, каждую перемену интонации, каждую эмоцию на ее покрасневшем от слез лице. И я старался сидеть спокойно, никак не реагируя и делая выводы в своей голове, пока она не закончит свой рассказ. — А ночью я узнала, что отец изменяет маме. Внезапно и неосторожно. Если бы я не проснулась от кошмарного сна, то не пошла бы на кухню за стаканом воды, не засмотрелась бы на дождь и не услышала бы его разговор с любовницей. Наверное, я бы и руку не поранила, если бы не проснулась, — с горькой усмешкой произнесла она, поглаживая белый бинт на правом запястье. — Честно говоря, лучше бы я не просыпалась от того кошмара — мне было бы гораздо легче. Я бы никогда не узнала о его изменах. Наверное, легко тешить себя обманом. Но от этого не убежишь — вы сами так сказали, — «Молодец! Усвоила мое наставление!» — пронеслось в моей голове. — Больше всего я запомнила ваши слова: «Мне нравится издеваться над тобой», — процитировала девчонка, все так же рассматривая пол. Она не забыла, как я поймал ее вчера на лестнице в попытке прогулять уроки? Если честно, я даже не вспоминал об этом, а оставил свое ликование на том пролете лестничной площадки. Тогда мне просто хотелось преподать ей урок, дать понять, что со мной шутки плохи, и если я освободил ее от первых уроков, это не значит, что нужно пропускать остальные. Но не допускал и мысли что моя последняя фраза, сказанная вскользь, так западет в ее мозг. Слишком близко она все воспринимает. Но это меня волновало в последнюю очередь. — Не знаю, почему я все рассказываю именно вам, но понимаете… мне больше некому. Я осталась одна. Всем плевать. Моим подругам, родителям. Я никогда не была одинока, но сейчас это чувство стало мне родным. И знаете, мне страшно. Страшно остаться одной. Наверное, не только вы любите надо мной издеваться. Я не знаю, что мне делать. Все запуталось, а распутать этот клубок очень сложно, — закончила она свой монолог. Как я это понял? По затянувшемуся молчанию. Хотя я благодарил ее, что теперь она не тормошила меня и не ждала мгновенного ответа, а дала мне время на то, что я ненавидел

больше всего. На размышления.

Я раздумывал о ее монологе. О словах про бывшего парня, о подругах. Но все это полная хрень по сравнению с ее воспоминаниями о той аварии. О том роковом дне, который, по сути, для меня ничего не значил, но перевернул мир этой малявки. Стал раздумывать о причинах, о своей невнимательности, о ее ошарашенном взгляде, когда я едва ли не переехал ее на своей синей машине. Интересно, почему я стал винить именно ее в аварии, хотя сам превысил скорость и недоглядел? Почему свалил все на хрупкие плечи подростка, которая не знала, что такое жизнь и с чем ее едят? Не предполагала, что ждет ее в будущем, стоит окончить университет и устроиться на первую работу. Да, для каждого человека это сложный период. Я проходил через это, только в более сложном варианте — с грудным ребенком на руках и без гроша в кармане. И зачем я поступил так, как все остальные безразличные люди? Как поступали со мной…

Я не знаю, почему злился на нее все это время, почему решил «отомстить», приперев к стенке этим чертовым выступлением на дне учителя. Я не знаю, почему злился на нее, когда увидел с Глебом Николаевичем. Возможно, она просто оказалась не в том месте и ни в то время. Или я хотел думать, что она такая, как все. Такая же притворщица с ангельским лицом и дьявольской сущностью. Я так привык думать, что все представительницы прекрасного пола от мала до велика — коварны по своей природе, но даже не мог предположить, что встречу исключение из правил. Кроме Таси. Она, несомненно, являлась исключением, как и эта девочка, смотрящая на меня изучающе, будто пыталась рассмотреть эмоции на моем лице. Но это бесполезно. Я и сам не знаю, что сейчас чувствую. Все смешалось. Все мысли, слова, доводы. Превратились в кашу. Но я сделаю сейчас то, чего не хотел или боялся по некоторым причинам.

Исправлю одну маленькую несправедливость…

— Знаешь, у каждого человека в жизни происходит тот или иной диссонанс. От этого не убежать, не спрятаться в клетке. Такие моменты переживает каждый: кто-то больше, а кто-то меньше.

Но главное то, как мы относимся к этой ситуации. Наверное, ты уже поняла, что не все люди идеальны, однако мы умеем преодолевать препятствия и идти вперед с высоко поднятой головой. Не ты первая, не ты последняя. У тебя получится разобраться в себе, в своих чувствах. У тебя сильный характер, Вика, помни это, — не знаю, почему я вновь заговорил, как чертов мудрый старец, почему назвал ее по имени, хотя привык окликать своих учеников исключительно по фамилии, в том числе и ее. Я не мог дать точную формулировку моему поступку. Так нужно. Однако объяснять последующие слова не видел смысла — все и так понятно без излишеств. — Прости меня, — произнес я с небольшим временным опозданием. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. И, как ни странно, это звучало искренне. Мне действительно жаль, что частично ее жизнь загнулась по моей вине. Очень жаль.

Мне не нужны были ее слова, не нужны намеки, дающие понять, что она меня простила. Это бессмысленно. В таком состоянии она бы вряд ли смогла сказать «нет», а едва уловимые огоньки в мраморных глазах буквально кричали о прощении. Но мне этого мало. Я не просто хотел извиниться и загладить вину. Я нуждался в большем.

— Ну что, Сафронова, вставай, — резко произнес я, поднимаясь со своего места. Ее глаза смотрели на меня, словно на какого-то призрака. А чего ты ожидала, Сафронова? Мы тут вечно с тобой сидеть не будем.

— Зачем? — удивлено поинтересовалась девчонка. Вставать со стула она, видимо, не собиралась. Пора прекратить лить слезы, Сафронова. Я тебе покажу, что нужно делать, когда не видишь выхода из ситуации.

— Хочу исправить свои ошибки, — ответил на ее вопрос. Все-таки мне пришлось помочь ей встать со своего места. Не знаю, что именно держало ее пятую точку на деревянном стуле: неверие или ступор. Но это не важно. Главное, что сегодня я больше не увижу грустную физиономию этой девчонки. По крайней мере, я на это сильно надеялся.

За время нашего пребывания в пиццерии народ в парке порядком увеличился, а закрытые аттракционы начали свою работу. Сама идея пришла мне в голову спонтанно, совсем неожиданно. Но оно того стоило осуществления в реальность.

И я не прогадал…

Первым делом я потянул поникшую Сафронову в сторону батутного парка. Она особо не сопротивлялась, но и желание попрыгать не горело в ее мраморных глазах. Ну же, девочка! Я ведь не в детский батут тебя притащил! Сейчас она напоминала мне Аню, которая боялась сделать первый шаг навстречу детским приключениям. Так и здесь. Как и несколько лет назад, мне пришлось протянуть девчонке руку, затащить ее на этот эластичный матрас и самому забраться. Все началось с небольших прыжков. Затем все выше и выше. Все это время я держал ее за обе руки, показывая, как маленькой, что такое радость от этого пустяка. И она втянулась. Медленно. Маленькими шажками. Те эмоции, когда я держал в руках достаточное количество купюр для того, чтобы сводить свою маленькую дочку в парк аттракционов на ВДНХ, когда показывал всю радость от катания на каруселях и прыгания на батуте, будто пережиты вновь. Хоть сейчас я практически не ограничен в средствах, видеть радостные эмоции на лице девчонки доставляло мне огромное удовольствие. Да, это звучит странно, учитывая мое пренебрежительное к ней отношение, но факт остается фактом. Возможно, я просто хотел видеть ее счастливую улыбку на лице, после совершенных мною действий. Хотел отвлечь не только от нашего конфликта, но и других проблем.

Из батутного парка мы вышли с радостными улыбками на лице. Мне абсолютно было плевать, как я выглядел со стороны, плевать на косые взгляды, да и девчонке, видимо, тоже, учитывая заливистый смех, который затем передался и мне. Все это время мы просто гуляли. Развлекались. Катались на других аттракционах. Я замечал, как из поникшей и оторванной от всего мира девочки она оживала и превращалась в живого человека. Веселого. Заводного. Через пару часов она сама тянула меня на американскую горку, после которой я выкурил две сигареты подряд. Она ожила. Я видел в ней это чувство пробуждение. А главное, мне это нравилось. Зверски. Нравилось наблюдать за ней, слушать ее взгляд на ту или иную ситуацию, чувствовать, как она отвлекала меня от моих личных размышлений. Но я старался не думать. Зачем? Я хорошо провожу время… со своей ученицей. С простой девчонкой. Я давно не получал столько удовольствия от прогулки. Если честно, я даже забыл, кем она мне являлась. Забыл о статусе учителя, забыл обо всем на свете. Для меня она являлась обычным человеком, с которым можно разговаривать и подискутировать на различные темы. Как взрослая. Хоть с небольшим присутствием подросткового максимализма, способного превратить из мухи слона.