P.S. Я все еще люблю тебя
Шрифт:
Я лежу на спине в домике на дереве, глядя в окно. Тоненькая луна вырисовывается на небе, словно миниатюра, пригвожденная к небу. Завтра никакого домика на дереве больше не будет. Я едва вспоминала об этом месте, а теперь оно исчезнет, и это так грустно. Наверное, это похоже на то, что происходит со всеми детскими игрушками. Они не важны до тех пор, пока их больше у тебя нет. Но это больше, чем просто домик на дереве. Это прощание, и оно ощущается как конец всего.
Когда я сажусь,
Поверь мне, с того момента мы больше не были подругами.
Это неправда. Мы продолжали вместе ночевать, проводить дни рождения, она по-прежнему плакала у меня на плече, когда думала, что ее родители собираются разводиться. Она не могла ненавидеть меня все это время. Я в это не верю. И этот браслет дружбы тому доказательство.
Ведь она положила его в капсулу времени – свою самую ценную вещь, так же как и для меня. А потом, на вечеринке, она вытащила его и спрятала; ей не хотелось, чтобы я увидела. Но теперь я знаю. Тогда я тоже была для нее важна. Однажды мы были настоящими подругами. Слезы наворачиваются на глаза. Прощай, Женевьева, прощайте, годы средней школы, прощай, домик на дереве и все, что было важным для меня одним жарким летом.
Люди приходят и уходят из жизни каждого. На некоторое время они становятся их миром; они – все. А потом, в один прекрасный день, все заканчивается. Невозможно предсказать, как долго они будут рядом. Год назад я и представить себе не могла, что Джош больше не будет тем, кто всегда есть в моей жизни. Я не могла вообразить, насколько тяжело мне будет не видеть каждый день Марго, какой потерянной я буду чувствовать себя без нее, или что Джош может ускользнуть, так легко, что я этого даже не замечу. Прощания тяжелее всего.
***
– Кави? – голос Питера взывает ко мне с улицы, из темноты внизу.
Я сажусь.
– Я здесь.
Он быстро взбирается вверх по лестнице, пригибая голову, чтобы не удариться о потолок. Он подползает к противоположной от меня стене, так что мы сидим по обе стороны домика, напротив друг друга.
– Завтра домик на дереве снесут бульдозером, – сообщаю я ему.
– О, правда?
– Да. Они собираются поставить здесь беседку. Знаешь, как в «Звуках музыки»?
Питер прищуривает один глаз, глядя на меня.
– Зачем ты позвала меня сюда, Лара Джин? Я знаю, что не для того, чтобы поговорить о «Звуках музыки».
– Я знаю про Женевьеву. Про ее секрет, я имею в виду.
Он облокачивается спиной о стену домика на дереве, его голова откидывается с небольшим стуком.
– Ее отец – козел. Он и раньше изменял ее маме. Просто никогда с кем-то настолько молодым. – Его слова льются быстро, словно он испытывает облегчение, наконец-то произнося это вслух. – Если бы дела с родителями пошли совсем плохо, Джен бы нашла способ навредить себе. Я должен был быть тем, кто защитит ее. Это была моя работа. Иногда это пугало меня, но мне нравилось быть, я не знаю, … нужным. – Потом он вздыхает и
У меня перехватывает дыхание.
– Чего?
– Разочаровать тебя, – Питер отводит взгляд. – Знаю, секс для тебя – нечто важное. И я не хотел все испортить. Ты так невинна, Лара Джин. А у меня в прошлом есть все это дерьмо.
Мне хочется сказать: «Меня никогда не волновало твое прошлое». Но ведь это неправда. И только тогда я понимаю: не Питеру нужно было забыть Женевьеву. Мне. Все это время с Питером я сравнивала себя с ней – во всем, в чем я не достигала ее уровня. По всем аспектам, по которым наши отношения меркнут в сравнении с их. Я – та, кто не мог отпустить ее. Именно я не дала нам шанса.
Он неожиданно спрашивает:
– Чего ты желаешь, Лара Джин? Теперь, когда ты выиграла. Поздравляю, кстати. Ты это сделала.
Я чувствую прилив эмоций в груди.
– Я желаю, чтобы все, что между нами было, вернулось и стало как прежде. Чтобы ты мог быть тобой, а я могла быть собой, и чтобы нам было весело друг с другом, и это был бы по-настоящему очаровательный первый роман, который я буду помнить всю свою жизнь. – Я чувствую, что краснею, произнося эту последнюю часть фразы, но я рада, что сказала ее, поскольку из-за нее взгляд Питера на секунду становится таким карамельно-нежным, что мне приходится отвернуться.
– Не говорит так, будто наши отношения обречены.
– Я и не хотела. Первые – не обязательно последние, но они всегда будут первыми, и это что-то особенное. Первые – особенные.
– Ты не первая, – говорит Питер. – Но для меня ты самая особенная, потому что ты – девушка, которую я люблю, Лара Джин.
Люблю. Он сказал «люблю». У меня кружится голова. Я – девушка, которую любят, парень, а не только ее сестры, отец и собака. Парень с красивыми бровями и ловкостью рук фокусника.
– Я схожу без тебя с ума. – Он почесывает затылок. – Не могли бы мы просто…
– Ты говоришь, что я тоже свожу тебя с ума? – прерываю я.
Он стонет.
– Я хочу сказать, что ты сводишь меня с ума больше, чем любая девушка, которую я когда-либо встречал.
Я подползаю к нему, протягиваю руку и провожу пальцем вдоль его брови, которая на ощупь подобна шелку. Я произношу:
– В договоре мы говорили, что не будем разбивать друг другу сердца. А что, если мы снова это сделаем?
Он яростно заявляет:
– Что, если мы это сделаем? Если мы будем настолько осторожны, то не будет ничего. Блин, давай сделаем, это по-настоящему, Лара Джин. Давай полностью отдадимся этому. Никаких больше договоров. Никаких больше подстраховок. Ты можешь разбить мне сердце. Делай с ним, что хочешь.
Я кладу руку ему на грудь, туда, где находится его сердце. Чувствую, как оно бьется. Затем я опускаю руку. Его сердце – мое, только мое. Теперь я в это верю. Мое, чтобы защищать и заботиться, и мое, чтобы разбить.