П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана
Шрифт:
Фокусник делал вид, что его совершенно не заботит происходящее с его реквизитом. Пританцовывая на месте, он придуривался – поворачивался к зрителям спиной, наклонялся и молотил себя ладонью по выпяченному заду, потом начинал свирепо тыкать в их сторону своей волшебной палочкой или воздевал вверх руки, словно призывая на их голову небесное воинство. Выглядело это довольно смешно, и, если бы не хамская выходка с часами, он точно заработал бы денег на несколько месяцев вперед.
– Игорек, – позвал Алексей Иванович, – хватит.
Окончательно приведя тележку в негодность, Игорь вернулся к Алексею Ивановичу и Танюше.
–
– Это поговорка, – сказала Танюша.
Повернувшись, все трое пошли прочь – в тот же туман, откуда не так давно появились.
Игорь никак не мог успокоиться и оборачивался каждые несколько шагов. Некоторое время фокусник в красно-желтой маске был еще виден – он все так же приплясывал и махал своей палочкой. Потом он исчез из виду, но Игорю почему-то стало казаться, что движение клубов тумана, который и не думал рассеиваться, – это тоже какое-то вредительство.
– Чего ты оглядываешься, – спросила Танюша, – боишься, нагонит и побьет?
– Ага, – сказал Игорь. – Именно этого и боюсь. Нам далеко еще?
– Где-то вроде здесь, – сказал Алексей Иванович. – Черт, чувствую, опоздаем.
– Нет, не здесь, – сказала Танюша. – В ту сторону мы дольше шли. Нам еще метров сто.
– Можем действительно опоздать, – повторил Алексей Иванович озабоченно, и все трое пошли быстрее.
Через несколько секунд Алексей Иванович вдруг испытал странное чувство. Что-то похожее бывает, если во время ходьбы зажмуриться и пойти в возникшую на месте знакомого мира черноту: первые шаги по отпечатавшейся в памяти картинке даются без труда, а потом возникает неуверенность, которая с каждым новым шагом нарастает и заставляет наконец открыть глаза. Только сейчас открыть глаза было сложно, потому что они были открыты и так. Алексей Иванович вдруг понял, что не может больше сделать ни одного шага, и остановился.
«В какую теперь сторону? – подумал он. – Ничего себе. Забыл. Надо их спросить, они точно помнят».
– Эй, – позвал он, – Мы туда идем-то?
– Я тоже как раз подумал, – ответил Игорь. – Даже не знаю. Могли незаметно развернуться на сто восемьдесят.
– Так мы точно опоздаем, – сказал Алексей Иванович.
– Не надо так говорить, – попросила Танюша. – Накаркаете ведь.
Не успела она договорить, как раздался далекий печальный гудок, похожий на звук трубы или рожка. Алексей Иванович вздрогнул.
– Вот, – прошептала Танюша. – Накаркали.
– Побежали, – испуганно выдохнул Игорь, и все трое бросились в туман, уже не раздумывая, туда они идут или нет.
Оказалось, что туда – три деревянных тачки, заполненных мелко наколотым щебнем, появились из тумана там же, где их бросили, на границе каменистой земли и уходящей за песчаную насыпь дороги. Но спешить все равно было поздно – разрывая мозг и убивая надежду, еще два раза пропел рожок.
– Опоздали, – выдохнул кто-то, и все трое, оторвав тяжелые тачки от земли, покатили их по дороге – стараясь передвигать натертые ноги как можно быстрее и не думать о том беспредельно жутком, что ждет их за опоздание, если его заметит стража.
Опоздание считалось побегом. А тех, кто пытался бежать со строительства Великой Пирамиды, бросали в квадратный пруд, вырытый рядом со стройкой по личному
Жрецы называли его Священным Крокодилом Хуфу.
Некромент
По образному замечанию одного военного архивиста, история генерала Крушина примерно так же отличается от других громких дел, связанных с перетряской в силовых структурах, как процесс Жиля де Ре – от увольнения в запас какого-нибудь полуграмотного феодала, мешавшего историческому прогрессу.
Сравнение с Жилем де Ре не содержит в себе никакого преувеличения – сожженный на костре в 1440 году французский маршал, сознавшийся в связях с дьяволом и ритуальных алхимических убийствах, вполне может быть назван духовным побратимом бывшего замначальника московской ГАИ (Крушин предпочитал называть свое ведомство по старинке, как это до сих пор делает народ, и мы в нашем небольшом очерке следуем его примеру).
Большая часть информации о деле Крушина до сих пор закрыта, и попытки составить его хоть сколько-нибудь полное жизнеописание неизвестны. Мы, разумеется, не претендуем на окончательное раскрытие темы. Наша задача – собрать в одном месте крупицы информации, мелькавшие в разное время в разных источниках, и пусть читатель делает выводы сам.
Как продолжают думать очень многие, падение Крушина было связано не с его злодеяниями (мало ли у нас злодеев), а исключительно с его политическими амбициями. Возможно, именно поэтому рассказы о мрачных открытиях следствия имели в обществе такой слабый резонанс – им попросту никто не верил. Когда человек лезет в политику, никого не удивит, если выяснится, что он серийный убийца, который связан с марсианской разведкой и вдобавок работает на мумию Рамзеса Второго. А про генерала говорили довольно похожие вещи.
Но, как ни странно, политика была здесь ни при чем.
В кремлевских коридорах Крушин-политик не вызывал беспокойства. Наоборот, одно время его даже склонялись поддержать, полагая, что в политическом шапито может появиться новый талантливый клоун. Крушин рассматривался как возможная смена поднадоевшим ветеранам предвыборного манежа, которые уже перестали смешить публику своими репризами и кувырками. Но его злодеяния оказались слишком странными для того, чтобы элита смогла принять его в свои ряды. Мало того, они были бескорыстными.
По официальной версии, Крушин застрелился вскоре после того, как по его делу началось следствие, затем был кремирован и похоронен в установленном порядке. По другим сведениям, его уход из жизни был так же необычен, как и сама жизнь.
Взлет генерала Крушина напоминал своей крутизной карьеру римского преторианца, затянутого в восходящий поток случайной близостью к сильным мира сего. Он начинал простым регулировщиком, и, наверное, так и собирал бы по ночам мятые купюры, если бы в один прекрасный день ему не подмигнула судьба. Его назначили командиром мобильного заслона, перекрывающего движение по Аминьевскому шоссе возле того места, где Главная Дорога страны изгибается прихотливым «Г» у съезда с Кутузовского на Рублевку.