Пацан казанский
Шрифт:
– Подойти сюда! – густым басом сказал один громила.
Он обращался к Ильясу, всем своим видом показывая, что имеет полное право повелевать. С позволения авторитета, которого сопровождал. Ильяс не стал перечить, подошел к нему, но натолкнулся на вытянутую руку. Не смел он близко подходить к низкорослому, тем более с заточенным под нож черенком ложки.
Заточку Ильяс положил под матрас. И хотел протереть простыней черпало, на котором остались его «пальчики», но не успевал.
Авторитет смерил его взглядом, посмотрел на обмороженного, на длиннорукого.
–
– Так это, статья у него лохматая, – пискнул обмороженный.
– Два двенадцать у меня! – мотнул головой Ильяс.
– Разберемся.
Авторитет повернулся боком к Ильясу и повел головой, увлекая за собой. Один «бык» пошел с ним, другой остался разбираться с отморозками. Ильяс, как был босиком, пошел за низкорослым по холодному полу – в умывальню, где авторитет повернулся к нему лицом. Роста ниже среднего, худощавый, но сколько силы во взгляде. На темном загрубелом лице история суровой лагерной жизни – шрамы, складки, морщины.
– Я Зиндан, – сказал он, пристально глядя на Ильяса.
– Слышал.
За зоной смотрел Губа, но Ильяс успел узнать и про его окружение. Зиндан – правая рука смотрящего.
– А я о тебе нет! – отрезал авторитет.
– Ильяс я, с Казани.
– Вертухая откуда знаешь?
Зиндан хмурил брови, требуя от Ильяса быстрого и точного ответа. Тянуть резину вредно для здоровья.
– Слава это, мы с ним с одного двора… – сказал Ильяс.
Но Зиндан требовал продолжения.
– Его сестра кореша моего с зоны ждет… А брат сука…
– Сука? – повел бровью вор.
– Ну а кто он, если ссучился? Сначала отшился, потом вот…
– И что собираешься делать?
– Ничего.
– Ты же пацан! – Зиндан смотрел на Ильяса, но думал о чем-то своем. И думал напряженно, как будто головоломку разгадывал.
– Пацан, – не мог не согласиться Ильяс.
– Убей мента! – спокойно сказал авторитет.
Ильяс едва не открыл рот, потрясенно глядя на него.
– Если ты пацан, – пренебрежительно скривился Зиндан.
– Пацан!
Авторитет покровительственно кивнул и движением руки отпустил его.
В спальном помещении тишина, даже обмороженного не слышно, хотя у него дырка в колене. Может, на больничку отвели, если так, то сейчас начнется, начальство нагрянет, кум будет крутить, мутить. Ильяс вернулся на свою шконку, приподнял матрас, заточка на месте, он взял ее, снова отправился в умывальню.
Зиндан со своей свитой уже исчез, Ильяс тщательно вымыл заточку под краном. Это не нож, кровь под рукоять не затечет, вымыл и пошел. Убивать. Славу Бешметова. Но за что? За то, что его призвали во внутренние войска? С любым это могло случиться, и с Ильясом, и с Аркашей, если бы они не угодили на зону.
А если Слава сознательно сделал свой выбор, сам напросился во внутренние войска? Это, конечно, западло, косяк, но не убивать же его за это? Тем более что Слава так и оставался ему другом. Ильяс, конечно, будет это скрывать, может, никогда в жизни не назовет Бешметова другом. Но и предать никогда не сможет. А Зиндан пусть идет на хрен! Тем более что сроков никто не назвал. Глядишь,
Глава 4
Карантин еще продолжался, но арестантов уже выдергивали на комиссию – кум, начальник производства, – выспрашивали, вынюхивали, определяли, в какой отряд и где работать. Ильяса выдернули в числе первых, доставили в здание администрации, завели в класс политподготовки, а там только начальник оперативной части. Ильяс представился по полной форме: фамилия, имя, отчество, статья, срок.
– А чего это тебя к нам перевели, Хаджиев? – листая дело, спросил кривоносый, с желтушными глазами мужчина в капитанских погонах.
– По достижении совершеннолетия.
– А может, по достижении порога терпения. Сорок четыре взыскания, Хаджиев. И ни одного поощрения!
– На самом деле я хороший, – вздохнул Ильяс.
Он и в самом деле считал себя хорошим сыном. Сердце сжималось от тоски, когда он вспоминал, как мама восприняла его приговор, навзрыд плакала, но ни разу не посмотрела осуждающим взглядом. Обещала ждать и просила вернуться как можно скорей. И так хотелось освободиться через год, чтобы порадовать маму, чтобы пройтись по двору, весело поздороваться со всеми соседями, всем улыбнуться, никого не обидеть. Но условно-досрочное освобождение требовало примерного поведения в глазах лагерного начальства, а Ильяс не считал себя им чем-то обязанным. И вел себя как считал нужным. И как того требовал кодекс правильного пацана. И здесь он не собирался записываться в актив зоны.
– Вот и веди себя хорошо, – усмехнулся опер.
– Ну, буду стараться.
– Через пару лет выйдешь по УДО.
– Как это через пару лет? – опешил Ильяс.
– А ты не знаешь, кто Шведова заточкой пырнул?
– Не знаю.
– А я знаю… Мы все здесь знаем, Хаджиев… И то, что друга тебе бывшего заказали, тоже знаем!
– Да нет! – Ильяс не смог сдержать своих чувств.
– Сержант Бешметов Вячеслав Рудольфович, знаешь такого?
– Да не заказывал мне никто никого!
В дверь постучали, кум ничего не сказал, но в помещение все равно вошел Слава – без шинели, в «пэша», на левой стороне груди целая гирлянда значков, на правой – комсомольский значок. Передовик, отличник… Рожа!.. Ильяс неприязненно смотрел на него.
– Разрешите?
Капитан кивнул, поднялся, подошел к солдату, хлопнул его по плечу и вышел из класса. А Слава подошел к Ильясу, вынул из ножен на поясе штык-нож, положил на стол.
– Можешь начинать! – сказал он, не сводя с него глаз.
– Иди ты знаешь куда!
– Но я же мент, а ты вор… Или сявка?
Ильяс поднялся, повернулся к Славе лицом и окатил его насмешливо-презрительным взглядом.
– Ты, я вижу, не генерал!
Слава легко выдержал его взгляд – и близко не отвел глаза. Но Ильяс держался так же крепко.
– Это не мешает мне честно исполнять свой долг.
– У тебя свои законы, у меня свои.
– И поэтому ты должен меня убить.
– А я кому-то давал слово? Нет!
– Зиндан тебе сказал.