Пациент всегда мертв
Шрифт:
Майло хлопнул по блокноту:
— Адрес?
Бумайя продиктовал.
— Телефон?
Бумайя назвал семь цифр.
— Если вы позвоните Шарлотте и Дэвиду и перескажете им то, что я вам сообщил, они расстроятся. Мои друзья считают, что я занят научными исследованиями в области юриспруденции.
— Их квартира — единственное место вашего обитания?
— Да.
— Вы что же, не получили от своей страны, интересы которой представляете, денег на гостиницу?
— У нас очень бедная страна. Мистер Ллойд Маккензи, наш консул, служит нам за небольшие деньги. Истинный
— Что еще вы можете рассказать о Ларсене?
— Я уже много вам о нем рассказал.
— Мне повторить вопрос?
— Получается улица с односторонним движением. — Бумайя показал два ряда ровных жемчужных зубов. — Это все, что у меня есть рассказать по делу.
— О'кей. — Майло закрыл блокнот.
— Сэр, сотрудничество — в наших обоюдных интересах.
— Сэр, если я найду что-то интересное для вас, то вы будете проинформированы. А пока будьте осторожны. Иностранный агент, вовлеченный в проводимое американской полицией расследование… К хорошему это не приведет.
— Но у меня нет намерений…
— Тогда у нас не будет проблем, — оборвал его Майло.
Бумайя нахмурился.
— Хотите еще выпить? За мой счет? — предложил лейтенант.
— Нет, спасибо. — Снимок убитых мальчиков по-прежнему лежал на столе. Африканец взял его, положил назад в свой бумажник из змеиной кожи.
— Вы хорошо владеете огнестрельным оружием, мистер Бумайя? Вы ведь бывший коп?
— Я умею стрелять. Однако я путешествую безоружным.
— Значит, если я появлюсь возле квартиры ваших друзей, никаких инцидентов не будет?
Бумайя изобразил слабую, бесцветную улыбку:
— Видимо, я высказался недостаточно ясно. Моя единственная цель — сбор фактов и передача их моему руководству.
— Для того чтобы у Элбина Ларсена возникли неприятности?
— У него и у некоторых других.
— Эти другие здесь, в Лос-Анджелесе?
— Здесь, в других городах, в других странах. — Глаза Бумайи закрылись и снова открылись. Радужная оболочка, некогда ясная и отражающая вопрос, затуманилась. — Я еще долго буду этим заниматься.
Мы смотрели, как он уходил из бара.
— Думаешь, что я был груб с ним? — спросил Майло.
— Немного.
— Я сочувствую его делу, но мне не нужны осложнения. Если я смогу прибрать к рукам Ларсена, то это будет самым большим моим подарком для Бумайи и его руководителей.
— Справедливо.
Он нахмурился:
— Двое мальчишек. — Майло оглянулся и, подозвав Зеленую Тенниску, заказал третью порцию.
Парень посмотрел на меня:
— Вам тоже?
Я положил ладонь на свой стакан и помотал головой.
— У Ларсена биография мошенника, — сказал я. — Именно таким мы его себе и представляли. И он прибегает к насилию, когда ему это нужно.
— Тихоня, — процедил Майло и глотнул из стакана.
— Просто из любопытства: откуда ты так много знаешь об Иссе Кумдисе?
— Что, копы ничего не читают?
— Не подозревал, что ты можешь интересоваться политикой.
Он пожал плечами:
— Рик повсюду разбрасывает книги и журналы. Я подбираю. И мне как-то попался "Еврейский
— Не думал, что Рик интересуется политикой.
— Раньше он и не интересовался. Даже проблемы геев не зажигали его. — Майло поморщился. — Его родители пережили холокост.
После стольких лет знакомства я мало знал о Рике. О жизни Майло, после того как он скрывался за дверью своего домика в Западном Голливуде, — тоже.
— Родители всегда доставали его с этой темой, — сказал Майло.
— С холокостом?
Он кивнул:
— Они хотели, чтобы Рик в большей степени осознавал себя евреем. Постоянно были упреки. А когда его старики узнали, что он гей, ситуация еще более осложнилась. Его мать рыдала так, словно Рик уже умер. Отец кричал, что он глупец, так как у нацистов теперь будет сразу две причины засунуть его в печь. — Майло отпил еще немного скотча, прополоскал им рот. — Он единственный ребенок в семье, и им всем было непросто. Лучше стало, только когда прошло время и его родители состарились. В конце концов, они смирились.
А отец Майло до самой смерти не смог простить своему сыну, что тот — гей.
— Потом пришло одиннадцатое сентября, и Рик изменился, — продолжил он. — Воспринял это как личное дело. Его взбудоражил тот факт, что за терактом стояли арабы, обвинявшие во всех грехах евреев. Рика стали всерьез раздражать антисемитские помои, распространяемые из Саудовской Аравии и Египта. Он начал больше интересоваться собственным еврейством, принялся читать книги по истории евреев, об Израиле, давать деньги на мероприятия сионистов, подписываться на их журналы.
— Которые ты случайно подбирал.
— Почему мое внимание привлекла личность Иссы Кумдиса? Этот парень — аферист, однако сделал карьеру ученого. Вот что заинтриговало меня. И не только это. Он читает лекции, в которых утверждает, что нужно убивать людей. Чертовски много ненависти для профессора колледжа.
— В научных кругах вообще много ненависти.
— Ты убедился в этом лично?
— Обычно такие вещи не становятся достоянием общественности, но ты обалдеешь, узнав, что происходит на факультетских вечеринках, когда ученые мужи думают, что их никто не слышит.
— Интересно, Исса Кумдис так же распоясывается в Гарварде? Разве нет у его коллег каких-то ограничений на распространение ненависти?
— Правила выполняются, но выборочно.
— Да, какие, однако, миляги, эти ученые. Но хватит о них, время сконцентрироваться на злом докторе Ларсене. Узнал что о какой-нибудь местной афере?
— Пока нет. Я попросил Оливию присмотреться. Дал ей наводку на программу "Стражей", так как я случайно на нее натолкнулся.
— "Стражи справедливости"… Оливия очень даже нам здесь пригодится… Кстати, Франко Гулл вдруг изменил обычный режим дня и отправился в спортивный клуб. Возился с железками, не обращал внимания на женщин, потом поехал домой. Такое ощущение, что этот парень знает об афере и начинает нервничать. Возможно, его можно загнать в угол и расколоть. Имеет смысл?