Падение Аккона
Шрифт:
Этот район до генуэзцев принадлежал арабским купцам, и сохранил характерные отпечатки тех времён: многочисленные жилые и торговые здания опустели в результате вооружённого столкновения между двумя яростными конкурентами — могущественными торговыми домами Венеции и Генуи, — которое произошло в 1256 году. Многие генуэзцы тогда покинули Аккон. Дома на этих улицах из-за их неясной принадлежности и продолжительных стычек ветшали и разрушались. Повсюду в квартале виднелись сожжённые, лежащие в руинах дома, за восстановление которых с тех пор так никто и не взялся. За крышами
Герольту хотелось помучить спутника молчанием, но он понимал, что и сам уже неправ: ведь француз извинился всерьёз, в этом сомневаться не приходилось. Поэтому и Герольт не мог упорствовать и отказывать брату по ордену в прощении.
Герольт остановился. Из переулка доносился грубый мужской хохот. В тот момент Герольт не придал ему значения. Он собрался с духом и взглянул на Мориса.
— Хорошо, я принимаю твоё извинение, Морис де Монфонтен. Забудем то, что было. — Герольт протянул ему руку в знак примирения.
Морис с видимым облегчением схватил протянутую руку.
— Слава Небесам! У меня просто камень с сердца упал! — смущённо улыбнулся он. — Если бы ты знал, как тяжело осознавать свою глупость и просить о прощении!
Герольт пожал плечами.
— Думаю, это для каждого тяжело. — Он едва заставил себя произнести эту снисходительную фразу.
Он раздражённо посмотрел на внушительный дом, стоявший в переулке. По сторонам этого дома находились заброшенная усадьба и руины какого-то сгоревшего здания. За высокой оградой происходило что-то странное. Герольту показалось, что к грубому смеху за оградой добавился лязг меча, вынимаемого из ножен.
К его облегчению, Морис ничего не услышал. Он продолжал говорить:
— Иногда я ненавижу себя за то, что сначала не могу удержать язык за зубами, а потом не нахожу в себе смирения для того, чтобы извиниться. Потому-то чёрную рясу бенедиктинцев я носил совсем недолго. Они сами прозрачно намекнули, что лучше мне покинуть конвент сегодня днём, чем завтра утром, и подыскать другой образ жизни, который подходит мне больше, чем строгие будни за монастырскими стенами.
Герольт удивлённо взглянул на Мориса. При всем желании он не мог представить его монахом в закрытом конвенте.
— Что ты сказал? Ты хотел стать бенедиктинцем?
— Трудно поверить, да? — Морис скорчил гримасу, показывая, как трудно ему об этом говорить. — Сегодня я и сам не знаю, как мне взбрело в голову искать спасения души за стенами монастыря. Я, как последняя свинья, пропил своё наследство, а что не пропил, то проиграл или потратил на распутных женщин. А потом решил покаяться и начать новую, богоугодную жизнь, чтобы спасти свою душу. И вот…
Герольт охотно послушал бы продолжение этого рассказа. Но в этот момент он услышал отчаянный женский крик, тут же заглушенный издевательским хохотом мужчин.
— Ты слышал? — крикнул Герольт, указав на роскошный дом в переулке. — Кричали там во дворе, за стеной! Похоже, женщина в беде!
— Мне тоже так кажется, — кивнул Морис. —
Они помчались вверх по переулку, миновали пожарище и подбежали к воротам в длинной стене, опоясывающей двор. Одна створка ворот отвалилась вместе с куском стены, на котором держалась, — стену пробил камнемёт мамелюков. Тут же, в щебёнке, лежали расщепленная перекладина ворот и обломок скалы. То, что тамплиеры увидели во дворе роскошного дома, заставило их обнажить мечи.
7
Между домом и колодцем, в тени высоких кипарисов, которые росли возле стены, стояла крытая телега без лошадей, наполовину загруженная сундуками и свёрнутыми коврами. Телегу обступили четыре крупные фигуры.
Эти четверо подбадривали пятого парня. А тот подгонял к отброшенному пологу телеги молодую женщину в фиолетовом платье. Одной рукой он зажимал женщине рот, а другой пытался задрать её платье. Насильник смеялся — его развлекали отчаянные и безуспешные попытки жертвы оказать сопротивление.
Вооружённый сброд явно забрался в этот дом с целью грабежа. Шестой сообщник держал кинжал у горла старого, толстого, насмерть перепуганного мужчины, которого он прижимал к стене возле входа в дом. У ног толстяка визжала от страха девочка-подросток. Её локоны были того же цвета, что и волосы женщины. В нескольких шагах от них седьмой негодяй, вооружённый саблей, сдерживал человека, который отмахивался от него мечом.
Человек с мечом, явно не входивший в число бандитов, был строен и мускулист. Его короткие вьющиеся волосы иссиня-чёрного цвета, смуглая кожа и резко выступающий крупный нос говорили о левантийском происхождении. Его руку охватывала пропитанная кровью повязка, а прожжённое во многих местах платье военного покроя говорило о том, что его хозяин недавно побывал на пожаре.
— А ну-ка, брось меч! — крикнул этому человеку бандит, державший кинжал у горла домовладельца. Как раз в этот момент Морис с Герольтом и вошли во двор. — Брось, не то я заколю эту генуэзскую свинью! А потом возьмусь за девчонку! Понял?!
— Я не генуэзец! — прокричал толстяк дрожащим голосом. — Я француз, купец из Парижа. Моё имя Гранвиль! Гюстав Гранвиль! А моих дочерей зовут Беатриса и Элоиза! Разве это генуэзские имена? Я всего лишь арендовал этот дом!
Никто из мародёров не обратил внимания на крики толстяка. Им было все равно, кого грабить и истязать.
Раненый с мечом бесстрашно посмотрел на своего противника.
— А меня зовут Тарик эль-Харим. Если точнее, Тарик эль-Харим Ибн-Сулейман-аль-Бустани! Запомни, если хочешь знать, кто выпустит тебе кишки и заставит умолкнуть навсегда! Так и передай своим дружкам, когда вы снова встретитесь в аду!
Герольт и Морис не стали медлить. Они знали, что должны были делать. В начинавшейся драке троим предстояло биться против семерых. Мародёры были вооружены лучше, и своим оружием они, судя по всему, владели превосходно. Но рыцари-тамплиеры вступали в бой и при тройном превосходстве противника — этого требовали и устав ордена, и честь тамплиеров!