Падение Башен
Шрифт:
Внизу город вытянулся к равнинам, а равнины к горам, которые все еще слабо мерцали от радиационного барьера, идущего вдоль зубчатого края. Все это было знакомо Тилу. Ртутный свет вдруг замерцал и выбелил тени на перилах. Подняв глаза, Тил увидел ярдов в двадцати другого рекрута из разведки и узнал в нем лесного стража, который прибыл вместе с ним сегодня днем. Торн увидел его и помахал рукой.
— Как дела?
— Хорошо, — сказал Тил. — Ты тоже решил прогуляться?
Торн кивнул и посмотрел через ограду.
— Слушай, — сказал Тил, — как ты делаешь этот фокус с игрой?
— Ты не поймешь.
— Ну да! Думаю, что пойму! Попробуй.
Торн повернулся боком к перилам.
— Если ты действительно хочешь знать, то старайся думать: представь, что ты в Тороне и стоишь на тротуаре. Один из больших грузовиков Гидропоники Кошера идет вниз по улице, и мотор выключается примерно в четверти мили от конца квартала. Что произойдет?
— Покатится по инерции.
— Далеко?
Тил пожал плечами.
— Наверное, это зависит только от того, насколько он тяжел и насколько быстро ехал.
— Правильно. Но если бы ты переходил улицу, ты мог бы судить вполне точно, успеешь ли ты перейти, и даже определить место, где грузовик должен остановиться — как только увидишь, что он замедляет ход.
— Думаю, да.
— Ну, вот, и когда ты это делаешь то подсознательно решаешь задачу, для решения которой математик должен взять бумагу и карандаш, знать точно вес грузовика, скорость, коэффициент уменьшения скорости, трение, и тогда минуты через две он решит. А ты сделал это за полсекунды и с весьма неточной информацией, которую твои чувства успели собрать за долю секунды.
Тил улыбнулся.
— Да, поразительно. Но какое отношение это имеет к игре?
— Прямое. Ты и я рассчитаем и перейдем улицу, а обезьяна будет стоять на углу до тех пор, пока грузовик не остановится намертво, и только тогда перейдет улицу. Конечно, если ты научишь его математике, дашь ему бумагу, он высчитает это за то примерно время, что и всякий другой математик. Но он может просто глянуть на замедляющий ход грузовик и представить себе, где машина остановится.
— И все-таки, не вполне понимаю...
— Вот: смотри — путь, который вы, люди, точно представляете себе, только глянув на вещи, обезьяны постичь не могут, мы представляем себе вещи с одного взгляда, например, под каким углом и с какой силой бросить монету, чтобы выбить именно те монеты с дальнего конца квадрата слумата, какие мы хотим. Если ты можешь судить о направлении и скорости брошенной монеты, ты представишь себе эластичность игры и игру сил в матрице, и каким образом это сработает в конце.
— Я, кажется, понял, — сказал Тил.
— Я не могу объяснить тебе это математически, но и ты не можешь объяснить математически
— Пожалуй, нет, — Тил вдруг нахмурился. — Послушай, когда ты сказал «вы, люди» — это прозвучало так, будто это... не ты.
Торн засмеялся.
— Что ты хочешь сказать? Обезьяны часть вас, так же, как и вы, люди, часть нас.
— Вот-вот! Разве ты не слышишь, как ты это говоришь?
— Да, — сказал Торн, помолчав, — я слышу.
— Так вот, насчет игры. Может ли кто-нибудь из... нас, людей, сделать это, на что ты только что намекал?
Торн пожал плечами.
— Полагаю, какой-нибудь исключительный мозг может. По ведь, в сущности, это неважно.
— По-моему, важно. Мы, люди... — повторил Тил. — Как же вы себя называете, если не думаете о себе, как о людях?
Торн пожал плечами.
— Мы думаем о себе, как о стражах, лесных стражах. Только «лес» — это не главное. — Это верно. Иногда вы называете себя лесным народом.
— Как стражи мы охраняем ваши каторжные рудники на краю леса и возвращаем бежавших заключенных.
— Ах, да. Я и забыл. Я знал одного бежавшего заключенного, до того, как вступил в армию, — он задумался.
— О чем думаешь? — спросил Торн.
— По правде сказать, об ожерелье. Это ожерелье было однажды сломано, на него наступили. Но потом я его укрепил. Красивое было ожерелье. Я сам полировал раковины. Как ты думаешь, что там за свет на краю города?
— Не знаю. Может, собираются что-то делать в учебном лагере. Хотя, похоже, что свет из очень ограниченной части города.
— Ну. Но зачем им свет, если там никого нет?
— Кто знает... — Торн внезапно выпрямился. — Смотри-ка, видишь, некоторые бегут прямо вскачь.
— Угу, я тоже увидел одного. Интересно, куда это они.
— Не знаю. Те, кто бегут, обратно не возвращаются. Хотел бы я знать, связано ли это с базовыми учениями. Говорят, эти шесть недель будут здорово трудными.
— Знаешь, я не видел среди рекрутов ни одного из... стражей, которые читают мысли, стражей с тройными рубцами.
— В самом деле? А что ты знаешь о телепатах?
— Ничего, — сказал Тил. — Знаю только... да, я знал, когда-то одного мужика, я хочу сказать, стража, который мог читать мысли. И у него были шрамы...
— Ты знаешь кучу интересных людей. Знаешь ли ты, что очень немногие из них, ваших людей, знают о стражах-телепатах? Очень, очень немногие. Я бы сказал, знают человек сорок вне леса, и большинство из членов Совета.
— А ты не телепат? — спросил Тил.
— Нет. А ты прав, в армии их нет. Их не призывают.
— Обычно я ничего не говорю о них.
— Думаю, это хорошо, — он вдруг положил руку на плечо Тила. — Пойдем со мной обратно в барак, малыш. Я хочу рассказать тебе одну историю.