Падение Берлина, 1945

Бивор Энтони

Комендант лагеря, оберштурмбаннфюрер СС Доберке, получил приказ расстрелять всех его заключенных. Однако он нервничал и явно не торопился исполнять распоряжение. Дело в том, что к нему обратился выборный представитель от обитателей лагеря и сказал довольно простую вещь. "Война закончена, - услышал Доберке. - Если вы спасете наши жизни, мы спасем вашу". Был приготовлен большой документ, подписанный всеми заключенными, в котором говорилось, что оберштурмбаннфюрер Доберке спас их жизни. Спустя всего два часа после вручения этой бумаги заключенные обнаружили, что ворота лагеря распахнуты, а эсэсовская охрана исчезла. Однако радость освобождения оказалась несколько преждевременной. Появившиеся советские солдаты стали насиловать еврейских девушек и женщин, не зная, что ранее они были осуждены нацистами.

По

мере приближения советских армий к Берлину они получали все больше приветствий от "настоящего интернационала, состоящего из бывших советских, французских, британских, американских и норвежских военнопленных"{700}. Навстречу русским частям двигались также колонны женщин и девушек, угнанных в Германию на рабскую работу из различных концов Европы. Маршал Конев наблюдал, как эти люди шли по дороге, стараясь ступать по следам от танковых гусениц, что гарантировало их от подрыва на мине.

Гроссман, находившийся в составе войск, наступающих на Берлин с востока, также видел сотни бородатых русских крестьян вместе с женщинами и детьми{701}. Он отмечал угрюмое отчаяние, которое было написано на лицах бородатых "дядек". По его словам, это были "старосты" и негодяи из полицейских подразделений, которых немцы забрали с собой в Берлин. Теперь у них не оставалось другого выхода, как быть "освобожденными".

Внимание писателя привлекла женщина, голова которой была повязана какой-то шалью. Она выглядела, словно пилигрим, кочующий по бескрайним просторам России. На плече она несла зонтик, к ручке которого была прикреплена огромная алюминиевая кастрюля{702}.

Гитлер еще не полностью воспринял идею переброски немецких частей с Западного фронта против русских, но Кейтель и Йодль уже считали, что альтернативы более не существует. Штаб ОКБ издал соответствующие приказы. Казалось, сбывались пророчества, основанные на сталинских подозрениях и советской политике отмщения врагу.

Сталина также мучили черные подозрения в отношении Польши. Он абсолютно не собирался следовать договоренностям о составе ее временного правительства. Желания польского народа для него ничего не значили, поскольку и так все было ясно. "Советский Союз, - писал Сталин президенту Трумэну 24 апреля, - имеет права добиваться того, чтобы в Польше существовало дружественное Советскому Союзу Правительство"{703}. Естественно, в устах советского лидера это означало правительство, находящееся под полным советским контролем. "Следует также учесть и то обстоятельство, - говорилось в послании, - что Польша граничит с Советским Союзом, чего нельзя сказать о Великобритании и США"{*11}. Теперь, когда Берлин был фактически окружен, Сталину не имело смысла смягчать свою позицию. Более того, Кремль и не подумал извиняться, когда в этот же день шесть советских самолетов атаковали по ошибке две американские крылатые машины и одну из них сбили. Все это происходило на фоне предыдущих советских обвинений в адрес ВВС США{704}.

Сталин все еще нажимал на двух своих маршалов, Жукова и Конева, стимулируя соревнование между ними. С рассвета 23 апреля разделительная линия между их фронтами была протянута далее от Люббена, но теперь ее вектор был направлен к центру Берлина. Правый фланг войск Конева устремился к Ангальтскому вокзалу. Один из танковых корпусов армии Рыбалко находился уже в пяти километрах от него - в Мариендорфе. До вечера 23 апреля Жуков не подозревал, что соединения 1-го Украинского фронта уже достигли германской столицы, и был чрезвычайно раздосадован, когда об этом сообщил связной офицер из танковой армии Катукова.

Выйдя вечером 22 апреля к Тельтов-каналу, три корпуса танковой армии Рыбалко целые сутки готовились к его форсированию. Серьезным препятствием на их пути являлись бетонные откосы и укрепления на северном берегу канала. Фольксштурмовцы не могли представлять серьезной опасности для частей 3-й гвардейской танковой армии, основу немецкой обороны в этом районе составляли 18-я и 20-я моторизованные дивизии. Советское командование заранее приказало артиллерийским частям прорыва подтянуться к каналу, однако все дороги были настолько перегружены автотранспортом и конными повозками, что их подход задерживался. Если бы силы люфтваффе оставались еще боеспособными, то советская техника, скопившаяся

на дорогах, представляла бы для них превосходную цель. 48-й гвардейский стрелковый корпус прибыл на место вовремя и был готов форсировать водную преграду с ходу. Вскоре на месте оказалась и тяжелая артиллерия. Ее переброска стала отнюдь не простой вещью. К вечеру 23 апреля предстояло сосредоточить в этом районе почти три тысячи орудий и тяжелых минометов. На один километр фронта приходилось в среднем шестьсот пятьдесят стволов артиллерии, включая 152-миллиметровые и 203-миллиметровые гаубицы.

24 апреля артиллерийская подготовка на Тельтов-канале началась в 6 часов 20 минут. Концентрация огня на этом узком участке фронта была невиданной. Конев прибыл на командный пункт генерала Рыбалко в тот момент, когда артиллеристы уже почти закончили свою работу. С крыши восьмиэтажного здания маршал наблюдал за тем, как снаряды орудий и бомбы, сброшенные советскими самолетами, стирали с лица земли все постройки и укрепления на противоположном берегу. Теперь в бой вступали стрелковые подразделения. Советские солдаты начали форсирование на подручных средствах, используя для этой цели даже ящики от снарядов. К семи часам утра первый батальон уже закрепился на северном берегу канала. Вскоре после полудня был наведен понтонный мост, по которому пошли советские танки.

Тем временем 8-я гвардейская армия Чуйкова продолжала давление на юго-восточные окраины Берлина. К рассвету 23 апреля некоторые его части уже смогли форсировать Шпрее южнее Кёпеника. Солдаты воспользовались многочисленными плавательными средствами, включая баркасы и весельные лодки. В течение дня и последующей ночи гвардейские дивизии Чуйкова и передовые танковые бригады армии Катукова продвигались в направлении Бритца и Нойкёльна. Командование 28-го гвардейского стрелкового корпуса утверждало, что гражданское немецкое население было настолько напугано, что помогало советским бойцам спускать лодки на воду{705}. Утром 24 апреля один из корпусов 5-й ударной армии, поддержанный кораблями Днепровской флотилии, также форсировал Шпрее севернее Трептов-парка.

С рассветом 24 апреля остатки корпуса генерала Вейдлинга, дислоцированные на аэродроме Темпельхоф, перешли в контратаку против этой двойной угрозы, обозначившейся со стороны советских войск. Несмотря на то что немногим оставшимся в строю "королевским тиграм" из батальона "Герман фон Зальца", входящего в состав дивизии "Нордланд", удалось подбить несколько советских танков ИС, силы Красной Армии оставались превосходящими. В течение всего трех часов, как отмечалось в докладе одного из командиров дивизии 5-й ударной армии, эсэсовские части шесть раз переходили в атаку, но каждый раз отступали{706}. Все поле боя было покрыто горящими "пантерами" и "фердинандами", между которыми валялись тела немецких солдат в черной униформе. Уже к полудню советская дивизия смогла вновь перейти в наступление. Она очистила от противника весь Трептов-парк и к вечеру достигла кольцевой железной дороги. "Это была кровавая, ожесточенная схватка, - писал один из германских свидетелей тех событий, - без всякой пощады"{707}. В борьбе все средства хороши. Советские политработники говорили солдатам, что против них воюют генерал Власов и его части{708}. Но это было ложью. Все власовские соединения уже находились к тому времени в районе Праги.

Пока передовые танковые соединения маршала Конева форсировали Тельтов-канал, фланги 1-го Украинского фронта оказались в опасном положении. Дело в том, что с запада им угрожала армия Венка, продвигающаяся в направлении Тройенбритцена и Беелитца, а с востока - 9-я армия, пытающаяся вырваться из лесного массива юго-восточнее Берлина.

Генерал Лучинский стал разворачивать свою 28-ю армию фронтом на восток и занимать позиции вдоль шоссе Берлин - Котбус. В свою очередь, Ставка ВГК, ранее не обращавшая особого внимания на изолированную 9-ю армию, теперь среагировала достаточно быстро. Командующий авиацией Красной Армии маршал Новиков получил приказ сконцентрировать усилия 2-й, 16-й и 18-й воздушных армий против восьмидесятитысячной немецкой группировки, продвигающейся через леса. Следует, однако, отметить, что советское командование пока не знало, куда будет направлен удар 9-й армии - в сторону Берлина или навстречу 12-й армии Венка.