Падение царского режима. Том 1

Щеголев Павел Елисеевич

Протопопов. – Ко мне приехал полковник Грузинов, председатель управы и сказал, что им мешают собраться для того, чтобы обсудить вопрос продовольственный, потому что тогда, помнится, постановлением Совета Министров были запрещены съезды. Я говорю: «Это не может быть». – «Как это можно, чтоб запрещали съезды, когда вы его разрешаете», – говорит он. Я говорю: «Конечно». Тогда он поехал к Мрозовскому и сказал, что я разрешил съезд председателям губернских и земских управ, и тогда же тут была вынесена резолюция, очень резкая. Вот как это случилось в первый раз. Я тогда был в положении несколько растопыренном,

потому что он сказал Мрозовскому, что они собрались с моего разрешения, а сами вынесли резкую политическую резолюцию. Потом это дело рассматривалось в Совете Министров. Тут постановлено было уже съездов не допускать, таким образом, они были запрещены. Потом, когда члены съезда явились явочным порядком, тогда уже, кончено, [*] в Москве съезда не допустили.

«кончено», вероятно: «конечно». [Прим. В.М.]

Иванов. – Может быть вы припомните, какая резолюция была вынесена после того, как съезды не были допущены. Вот как было, резолюция, которая была вынесена собравшимися, она была действительно вынесена явочным порядком, как вы говорите, но после того, как они были разогнаны городовыми.

Протопопов. – Да, может быть. Грузинов не выносил никакой резолюции?

Иванов. – Никакой, эта резолюция была после.

Протопопов. – А на грузинском съезде что-то было, я помню что-то было.

Иванов. – Скажите, пожалуйста, оба ваши товарища убеждали вас оставить место в виду создавшегося положения?

Протопопов. – Нет, Бальц не говорил, а говорил Волконский. Волконский раз мне сказал: «Ты на меня не рассердишься, я бы на твоем месте ушел». Я ничуть не рассердился.

Председатель. – Почему же он вам посоветовал, он представил вам доводы?

Протопопов. – Ничего не сказал – «Вот ты рассердился, я ничего тебе больше не скажу» – напрасно, а потом, главное то, что я три раза просился уйти.

Смиттен. – Вы как раз подходите к вопросу, который меня интересует. Вы три раза просились уйти, это были просьбы в виде письменных докладов?

Протопопов. – Нет, я лично просил государя.

Смиттен. – Значит, никаких письменных следов не может быть?

Протопопов. – Нет.

Смиттен. – Как же я могу согласовать ваше заявление о том, что вы три раза просились уйти, с вашим же заявлением о том, что если бы вас не очень обидели в Государственной Думе, если можно так выразиться, если бы вы на зло не хотели остаться…

Председатель. – Это формулировка не ваша, а члена Комиссии.

Смиттен. – Я хотел правильнее войти в вашу мысль. Как связать эти два положения?

Протопопов. – Я вот что хотел сказать: если бы у меня не было чувства озлобленного, затравленного человека, я бы сумел найти и выражения

и способы уйти, а мне до известной степени этого не хотелось, потому что, если с одной стороны меня травят, а с другой стороны встречаю я ласку, какую я встречал, я размякал.

Смиттен. – Меня интересует еще один вопрос: скажите, пожалуйста, бывали ли случаи, что вы через Распутина представляли на усмотрение государя или государыни какие-либо сведения, казавшиеся вам интересными или любопытными, касавшимися положения государства?

Протопопов. – Нет.

Смиттен. – Это совершенно исключается?

Протопопов. – Да.

Смиттен. – А известно вам было, что Распутин с Вырубовой находились в хороших, близких и тесных отношениях?

Протопопов. – Как? Вот я думаю, что это не так.

Председатель. – Т.-е. мы говорим в смысле отношений дружеских, принадлежности к одному кружку. Это вам было известно?

Протопопов. – Я знал.

Смиттен. – Если вам было это известно, вы через Распутина никаких сведений не представляли, потому что вы это исключаете, представляли ли вы через Вырубову только такие сведения, которые, по вашему мнению, были интересные, но секрета не представляли, или такие, которые вы бы Распутину не сказали, которые вы бы не направили через Распутина?

Протопопов. – Распутин не понял бы, я не стал бы с ним говорить. Распутина я редко видел.

Председатель. – Что же, вы считали Распутина глупым?

Протопопов. – Нет, умным, но неразвитым человеком.

Смиттен. – Был ли в бытность вашу министром внутренних дел такой перерыв по болезни, что вы как будто были не у дел, приблизительно, месяца полтора?

Протопопов. – Было месяца полтора.

Смиттен. – Верны или неверны были сведения печати, что вы продолжали посещать Царское Село?

Протопопов. – Продолжал. Я раза два был.

Смиттен. – Вы ездили для доклада государю?

Протопопов. – Помнится к государыне.

Смиттен. – Представляли ли вы какие-либо доклады служебного характера?

Протопопов. – Нет, с государыней были обыкновенные разговоры, были, конечно, и характера делового, главным образом о продовольствии шла речь, но ведь продовольствие не в моих руках.

Смиттен. – Я прямо поставлю вопрос: какие-нибудь доклады верховной власти представлялись через государыню, а не непосредственно государю?

Протопопов. – Т.-е. всеподданнейшие доклады? Никогда. Шли иной раз какие-нибудь заметки мои личные, даже по большим вопросам.

Председатель. – Что значит заметки и что значит соображения?

Протопопов. – Так, например, полезные в той или другой мере даже общегосударственного характера.