Падение царского режима. Том 3

Щеголев Павел Елисеевич

Председатель. — Вы, может быть, хотели сказать П. А. Столыпина? П. Г. Курлов не был убит.

Белецкий. — Я был вызван в качестве свидетеля по поводу израсходованных сумм, предназначенных для этой поездки из секретного фонда.

Председатель. — Что же, вы нашли, что он неправильно расходовал?

Белецкий. — Я только фактическую сторону доложил: какие суммы взяты и какие возвращены.

Председатель. — Мне хотелось бы знать, какую, собственно, линию вел Трусевич в департаменте полиции.

Белецкий. — Трудно дать характеристику человека, когда лично не приходишь с ним в соприкосновение служебное; но, как приходилось слышать, я скажу с полной откровенностью.

Это был тип карьериста, который, так сказать, на политике хотел создать себе карьеру; этот человек не щадил самолюбия чиновников; вообще в департаменте полиции, у всех, кто его близко знал и даже кто был обязан ему своим назначением, он вызывал воспоминания самого отрицательного характера.

Председатель. — Это, как начальник; а как директор департамента полиции, по существу его деятельности?

Белецкий. — Офицеры, которые с ним работали, считали, что более незаменимого руководителя они редко встречали до того времени и после того. Собственно, как раз в эту эпоху, некоторые офицеры делали себе карьеру.

Председатель. — Это была эпоха Герасимова и Комиссарова?

Белецкий. — Что касается Герасимова, то у него были два человека, которые выдавали друг друга. У Герасимова был на руках Азеф, а Трусевич не был с ним связан. Я говорю, что Герасимов, как большинство начальников охранного отделения, поставил себя в несколько изолированное положение к департаменту полиции; это было начало, потом по его следам пошел Коттен. Начальники петроградского охранного отделения имели право делать доклады непосредственно министру.

Председатель. — Значит, Герасимов и Трусевич ревновали друг друга по поводу Азефа: Трусевич не имел Азефа, а у Герасимова он был на руках?

Белецкий. — Я передаю только то, что слышал.

Председатель. — Скажите о направлении деятельности Виссарионова.

Белецкий. — Виссарионова офицеры корпуса жандармов не особенно любили, потому что он все старался разузнать с целью проверки: вы сами знаете, что ревизующий не представляется желательным человеком для тех, у кого есть служебные промахи. Он был человек требовательный. Я лично до настоящей поры питаю к нему глубокое уважение, потому что он предохранил меня от многого, что я мог бы сделать, если бы во главе стоял кто-нибудь другой. Я его считаю человеком очень честным, безусловно порядочным, не способным ни на какой провокационный акт, человеком, боровшимся с провокацией.

Председатель. — Расскажите относительно Зуева.

Белецкий. — Зуев — очень почтенный человек; но я говорю, что самодовлел Курлов; это был человек, который поглощал в себе должности товарища министра и директора департамента полиции. Так что Зуев все крупные вопросы передавал ему на решение.

Председатель. — Позвольте понять, что Зуев был бледной фигурой?

Белецкий. — Я его знал по сенату. Он очень умный человек, много начитанный, но, по свойству своей натуры, он немножко ленив. Затем, брать на себя он многого не хотел, и потому, когда Курлов захотел самовластно царить над департаментом, это его спасало. Например, в деле убийства Столыпина; когда я приехал из Карлсбада, Зуев послал телеграмму о том, что представляет собой Богров, и предупреждал Курлова от сношений с этим человеком. Эта телеграмма при мне составлялась.

Председатель. — Значит, Курлов, с назначением его на должность товарища министра, самовластно царил в департаменте?

Белецкий. — Он был очень близок к делам, тем более, что Столыпин, будучи председателем совета министров и министром внутренних дел, сам был лишен возможности посещать департамент полиции. Курлов выдвинулся в первый ряд, тем более, что Столыпин верил лицам, которых назначал.

Председатель. — Вы служили при Джунковском. Близко ли интересовался он делом департамента полиции?

Белецкий. — В 1912 году, когда Джунковский был московским губернатором, я исполнял должность директора департамента. У меня отношения были с ним хорошие; когда он, при Маклакове, был назначен товарищем министра, я, в виду своей должности, которая требовала установления

известных взаимоотношений между министром, товарищем министра и директором, счел долгом написать письмо Джунковскому и указать, что, если он находит в моем характере или в моей деятельности что-нибудь несовместимое с его взглядами на должность директора департамента, я, хорошо понимая, какую роль ему предоставил Маклаков, прошу поставить меня в известность, чтобы я мог ликвидировать свои служебные отношения с министерством внутренних дел. В ответ я получил любезное письмо, где он приглашал меня остаться. Отношения наши в первое полугодие были хорошие; в последнее время, в силу свойств петроградского чиновничества, старающегося внести раздор между начальствующими лицами, в силу известного наговора, может быть, в силу того, что некоторые особенности моего характера могли не понравиться, я начал замечать в нем отношение несколько предубежденное. Когда я узнал, что он высказался в этом духе Маклакову, я переговорил с ним лично, и это послужило к моему уходу.

Председатель. — Вы приписываете ваше расхождение с Джунковским свойствам петроградского чиновничества, которое норовит поссорить. На чем же поссорили вас с Джунковским, что ему могли про вас сказать?

Белецкий. — Мало ли что можно сказать про человека. У меня, как у малоросса, характер несколько упрямый. Мои взгляды на чиновничество заставляли меня писать приказы по департаменту, которые могли ему не нравиться. Затем, мало ли какой характер можно придать служебному деянию человека. Джунковский — человек, который сразу не высказывался. Бывают люди, которые способны крикнуть на человека, потом отойти, и отношения остаются хорошие, какие были раньше. У Джунковского, наоборот, накоплялось и затем могло вылиться в известную форму. Могли быть вопросы, связанные со свойством моего характера, со служебными взглядами. Например, у нас главным вопросом была реформа полиции, которая рассматривалась в законодательных учреждениях. Я имел возможность давать объяснения по каждому вопросу, который возникал, и давал разъяснения, как это делается в практике западных государств: почему, какие мотивы заставили, как прошла статья и т. д. Может быть, Джунковскому не нравилось это, потому что, казалось бы, первая роль должна принадлежать товарищу министра. Я должен сказать, что в это не вникал. Потом, могли быть вопросы кастовые: я — человек, вышедший из народа, а он — человек придворный. Когда я объяснялся с ним лично, он сказал, что отдает должное моей трудоспособности, моим знаниям, но, в силу некоторых обстоятельств, желал бы видеть в роли директора департамента полиции человека, которого он близко знает, и указал на Брюн-де-сент-Ипполит, который был в то время прокурором московского окружного суда. [*]

Стран. 267, св. 15–17 стр.

«Брюн-де-сент-Ипполит, который был в то время прокурором моск. окр. суда». — Брюн в то время был прокур. омской суд. палаты.

Председатель. — Ведь вы с Джунковским прослужили целый год, и вдруг через год он сказал, что мало вас знает. Очевидно, и для вас и для него было ясно, что это просто манера сказать, а существо другое. Выясним, в чем вы расходились во взглядах по существу.

Белецкий. — Суммировка различных причин повлекла к тому, что он пригласил вместо меня другое лицо.

Председатель. — Вы — русский чиновник, а мы присматривались к русской чиновничьей среде и знаем, что каждый чиновник может сказать, по какому поводу он разошелся с начальством.

Белецкий. — Я говорю, что очень много накопилось за год, в том числе и расхождение во взглядах. Он сразу отнесся к Виссарионову и к Еремину с недоверием, так как, при объездах по России, он слышал жалобы на отношения Еремина и Виссарионова к жандармским офицерам. Затем, он взял нового начальника штаба, генерала Никольского.

Председатель. — Это частности.

Белецкий. — Нет, и это имеет большое значение. Я попросил бы вас прочесть статью, вы увидите. Я затрудняюсь в присутствии дам говорить. В этой статье вы найдете некоторое разъяснение отношений между этими двумя лицами. Я должен сказать, что статья написана под влиянием сообщений лиц, более или менее осведомленных.