Падение царского режима. Том 3

Щеголев Павел Елисеевич

Председатель. — Скажите, вам не приходилось принимать участие в устройстве жизни разоблаченных сотрудников, проваленных провокаторов?

Виссарионов. — Пособие приходилось выдавать сотрудникам.

Председатель. — Не припомните ли случая, когда вы ассигновывали пособия на совершенно определенные цели, например, на внесение залога для поступления секретной сотрудницы на должность сиделицы винной лавки?

Виссарионов. — Может быть, это было, я не могу помнить. Это ведь, все-таки на протяжении очень многих лет происходило. На это смотрели, как на пособие, вероятно.

Председатель. — Какое тут пособие, когда секретная сотрудница скрылась, разыскивается, а вы разыскиваемой сотруднице выдаете пособие или же определяете ее на должность сиделицы казенной винной лавки, как это было с Шорниковой, фамилию которой вы забыли? Здесь имеется бумага, подписанная, повидимому, вами; вы в переписке с начальником

петербургского охранного отделения, по поводу известной Казанской. Вы пишете начальнику охраны, что от известной вам Казанской было представлено ходатайство о выдаче пособия в размере 300 рублей, потребных для представления в виде залога при поступлении на должность сиделицы казенной винной лавки. Причем заявлена просьба эти деньги переслать начальнику петербургского охранного отделения, как знающему место ее пребывания. Вы даете деньги лицу, которое разыскивается по вашим ведомостям, местопребывание которой вы знать не хотите; ибо это есть нежелание знать, когда человек, на соседней улице живущий, вам подчиненный, знает это местопребывание. Вместо того, чтобы ее найти, вы делаете распоряжение, за вашей подписью, чтобы ей переслали 300 рублей, причем просите только чтобы было дано удостоверение, что действительно акцизным ведомством должность сиделицы ей предоставлена. Так что вы, через посредство начальника охранного отделения, в переписке с Казанской, т.-е., со скрывшейся вашей сотрудницей-провокатором, которая поставила процесс и послала на каторгу несколько десятков людей, притом членов Государственной Думы, народных избранников. Она разыскивалась, ибо была привлечена, в качестве обвиняемой, по 102 ст., судебным следователем. Она — кандидат в каторжные работы, а вы с ней в переписке состоите, при чем скромно не желаете знать, где она живет. Пускай это знает начальник петроградского охранного отделения. Эту бумагу от 17 ноября 1910 года «О мещанке Екатерине Николаевой Шорниковой» я прошу занести в протокол.

Виссарионов. — Вероятно, эта бумага была дана мне к подписи, как бумага, касающаяся Казанской.

Председатель. — Вы, знающие жизнь люди, вы не хотите сказать, что подписывали, совершенно не представляя себе содержания этой таинственной бумаги? Если не знаете вы, то мы теперь, разобравшись в делах, знаем эту таинственную бумагу, на которой есть подпись ваша.

Виссарионов. — Я видимо ее подписывал, как пособие Казанской. Я дела Шорниковой совсем не помню.

Председатель. — В какой же мере этот ответ вас устраивает? Да, пособие Казанской, местопребывание которой известно тому самому человеку, с которым вы переписываетесь и которого просите деньги передать ей? Очевидно, выдавая деньги, вы справились, для кого, при каких обстоятельствах?

Виссарионов. — Очевидно, у вас есть там переписка. Что же резолюция была для выдачи Казанской этих денег? Доклад, вероятно, был кем-нибудь составлен? Ведь это только исполнительная одна бумажка.

Председатель. — Вы, конечно, подымаете вопрос совершенно, так сказать, правильно. Это прошение г. директору департамента полиции: «Ваше высокопревосходительство, имею честь просить вас выдать мне единовременное пособие в размере 300 руб. для внесения залога в винную лавку. Прошу не отказать мне в просьбе, так как уже три года, как я нищенствую. С января 1907 года я поступила сотрудницей в Петербургское охранное отделение на жалование 50 руб. в месяц, считая в этот счет все расходы на извозчика и тому подобное. Работала в социал-демократической организации в качестве секретаря военной организации, работала вполне добросовестно, будучи секретарем. Я знала лично членов Центрального Комитета, которые находились в это время в Петербурге, всех представителей солдат военной организации; все связи, все явки военных организаций в России, а также военный архив находились у меня». Вы знаете, что он находился в охранном отделении?

Виссарионов. — Нет, я не знаю этого.

Председатель. — «Все эти сведения я точно и аккуратно передавала в охранное отделение, а также лично присутствовала на всех районных собраниях, летучках и заседаниях, так что всегда была в курсе дел. В начале мая, на районном собрании в Лесном, было решено отправить депутацию солдат в социал-демократическую фракцию с воззванием о вооруженном восстании. Так как я знала заранее, то и предупредила охранное отделение, что я пойду с солдатами во фракцию, и так как у нас было решено, что обысков и арестов не будет без того, чтобы не предупредить меня. Но дело произошло иначе. Едва мы вышли из фракции, то явилась полиция и произвела обыск и арест; на другой день охранное отделение арестовало матроса Архипова, который рассказал все, что повлекло общий провал, в том числе и меня, и мне пришлось перейти на нелегальное положение и, так как я была сильно провалена, то работу продолжать не могла и, имея только в кармане 35 рублей, я принуждена была покинуть Петербург. Все эти годы я жила в нищете, что могут подтвердить полковник Калинин в Казани и полковник Критский в Самаре, которые мне помогали и давали на хлеб, иначе бы я умерла с голоду. На место, особенно казенное, мне нельзя поступать было в Казани и Самаре, так как меня знала полиция за революционную деятельницу. От постоянного волнения за свою участь я стала совершенно больна и, кроме того, нищета так повлияла на мое здоровье, что мне необходимо лечиться, потому я обращаюсь к вам, ваше

превосходительство, и прошу выдать просимое мною пособие. Так как я уверена, что правительство не оставляет своих верных слуг, то я надеюсь, что департамент мне не откажет. Если вы, ваше высокопревосходительство, не откажете мне, то покорнейше прошу передать эти деньги начальнику петербургского охранного отделения г-ну фон-Коттену, который перешлет мне их частным образом. Надеюсь, что к рождеству я получу это пособие и встречу праздник не в нищете и страхе, как прежде, а в радости. Казанская». Полагал бы выдать триста (300) рублей. Директор Виссарионов. [*] И вот она просит фон-Коттена переслать ей частным образом; тут резолюция Еремина: «Пр. написать нач-ку спб. охр. отд. для объявления «Казанской», что по представлении удостоверения о том, что ей предоставляется место сиделицы в винной лавке, требуемый залог в 300 руб. будет ей выдан в виде вспомоществования от Д. П. 12/X, а директор подписал». Пожалуйста, посмотрите эта бумага вами подписана? (показывает бумагу.)

Стран. 456, сн. 1 стр.

«Директор Виссарионов», надо: «Вице-директор Виссарионов».

Виссарионов. — Это не моя подпись, это черновик, а резолюция…

Председатель. — А резолюция Зуева.

Щеголев. — Это, наверное, подписано Курловым.

Виссарионов. — Я, вероятно, подписал эту бумагу в числе всей исходящей почты, которая была прислана мне, не останавливаясь подробно на выяснении личности Казанской-Шорниковой, так как дело Шорниковой до меня возникло и прошло, а к петроградскому охранному отделению департамент того времени никакого отношения не имел.

Председатель. — Но ведь это не республика какая-нибудь?

Виссарионов. — Нет. Начальники петроградского охранного отделения, и Коттен, и Герасимов, имели непосредственное отношение к министру, товарищу министра и директору.

Председатель. — Когда Коттен ликвидировал группу учениц и учеников учебных заведений? Это ваше разоблачение?

Виссарионов. — Нет, из газет узнали. И всегда во всех ликвидациях по Петрограду…

Иванов. — Вы говорите, о ликвидации по Петрограду вы узнавали из газет?

Виссарионов. — Только.

Иванов. — Так что директор департамента не знал?

Виссарионов. — Списки ликвидационные уже post factum доставлялись. Фон-Коттен, в этом отношении, был человек, ограждавший свои права от вмешательства департамента; а когда генерал Герасимов был, я не знал совершенно, что там происходило.

Председатель. — Оглашается документ из того же дела, 28 февраля 1913 года: «Вследствие резолюции вашего превосходительства на представляемом письме начальника самарского губернского жандармского управления от 10 января сего года, за № 7, мещанку города Варшавы Екатерину Юдкевич, по первому мужу Шорникову, надлежит внести в циркуляр как личность, коей розыскным органам не следует принимать в качестве секретной сотрудницы. По означенному поводу особый отдел обязуется доложить вашему превосходительству, что, как усматривается из представленного при упомянутом письме и невозвращенного вашему превосходительству в отдел доклада на имя господина министра внутренних дел от 24 ноября минувшего года, за № 113416, Шорникова разыскивается циркуляром департамента полиции от 2 августа 1908 года, за № 1510008/26, — на основании коего она подлежит обыску и аресту с уведомлением о том прокурора с.-петербургской судебной палаты. В виду сего при внесении Шорниковой в циркуляр об отклонении ее услуг, она, в случае предложения таковых кому-либо из розыскных органов, может подвергнуться задержанию и препровождению в распоряжение прокурора названной палаты, каковое обстоятельство едва ли, вследствие принесенных Шорниковой услуг розыска, является желательным и допустимым, особенно в виду неразрешения письма министра юстиции о Шорниковой от 17 ноября прошлого года, за № 9997, а также представленного вашему превосходительству одновременно с упомянутым выше докладом, за № 113416, и не возвращенного в особый отдел. Об изложенном особый отдел имеет честь представить вашему превосходительству на благоусмотрение, испрашивая указаний по поводу резолюции на письме полковника Познанского от 10 января сего года, за № 7. Вице-директор Виссарионов». Вы помните эту бумагу?

Виссарионов. — Нет.

Председатель. — Вы тогда были в департаменте. Эта бумага подписана вами, как вице-директором. Теперь деятельность департамента полиции, которая была скрыта, вся устанавливается документами. Так что, было бы в высшей степени желательно, чтобы вы, как лицо, несомненно очень осведомленное, в интересах дела общегосударственного и общенародного, осветили эту историю.

Виссарионов. — Я готов доложить все, что я знаю, но я прошу обратить только внимание на то обстоятельство, что среди бумаг, которые доставлялись к подписи (а их масса приходило и уходило от меня), некоторые могли и не остановить особого внимания. Этим только я и объясняю то, что некоторых, вероятно, не помню.