Падение царского режима. Том 4

Щеголев Павел Елисеевич

А. Протопопов.

XVII.

Господину Председателю Чрезвычайной Следственной Комиссии.

[Исчезновение Распутина. Рассказ городового об Юсупове и Пуришкевиче. Розыски Распутина. Головина. Обнаружение убийства и перевозка трупа в мертвецкую часовню при богадельне. Доклад в Царском Селе об убийстве Распутина. (6 сентября.)]

18 декабря 1916 г. около 8 ч. утра А. П. Балк сообщил мне по телефону, что Распутин исчез. Заявили ему об этом домашние Распутина. По показаниям дворника и городового, около часу ночи военный автомобиль остановился у дома № 62 по Гороховой улице. В автомобиле было двое господ и шоффер. Один из приехавших остался в автомобиле, другой вошел в дом. Через короткое время с ним вышел Распутин; оба сели в автомобиль и втроем уехали по направлению к адмиралтейству. Опрошенная горничная Распутина сказала, что уже раза три видела приехавшего ночью за Распутиным господина. Распутин сам отворил ему дверь, сказав: «А, маленький! входи, здравствуй!». По описанию горничной, наружность приезжавшего подходила к графу Ф. Ф. Сумарокову-Эльстону кн. Юсупову. Около 6 ч. утра местный пристав доложил А. П. Балку следующее: городовой, стоявший у Поцелуева моста, в ночь на 18 декабря, узнал от дворника Юсуповского дворца о намерении князя устроить ночью кутеж. К 12 час. ночи окна дворца осветились; к садику дворца стали подъезжать автомобили с гостями; вскоре приехал вел. кн. Дмитрий Павлович. В 4 часа утра начался разъезд гостей; в это время в садике раздался выстрел. Городовой направился узнать, что это значит и кто стрелял. Дорогой встретил отъезжающий автомобиль с вел. кн. Дмитрием Павловичем. Подойдя к садику, увидел кн. Юсупова, стоявшего на малом подъезде: он разговаривал со своим камердинером; заметил городового и приказал позвать его к себе. Камердинер провел городового через главный подъезд в кабинет князя Юсупова, там было двое господ; оба были пьяные; один лежал на диване, другой — князь Юсупов, смеясь, говорил по телефону вел. кн. Дмитрию Павловичу: «Так это ты стрелял и убил собаку, ничего». Второй господин встал с дивана и спросил городового: «Знаешь ли ты меня и любишь ли царя?». «Царя люблю, вас же, извините не знаю», — ответил городовой. «Я — Пуришкевич. Слышал? Знай, что Распутин убит, его больше нет, но никому не говори». Кн. Юсупов угостил городового вином и отпустил его. А. П. Балк, сообщив мне все вышеизложенное, сказал, что о случившимся он известил судебного следователя и прокурора судебной палаты, который уже посетил вел. кн. Дмитрия Павловича и кн. Юсупова, но следствия не возбудил. Я не был особенно испуган исчезновением Распутина и не сразу поверил его убийству, думал, что после ночного кутежа он пьяный остался у цыган на островах, или у своих знакомых. По телефону от А. А. Вырубовой знал, что царица допускает мысль о его насильственной смерти, относится к этому довольно спокойно, хотя плачет и требует от меня отыскать его живого или мертвого.

Я справился у М. Е. Головиной, которая сказала мне, а раньше А. П. Балку, что сведений о Распутине не имеет, сообщил о случившемся П. А. Бадмаеву и пригласил к себе П. Г. Курлова, А. Т. Васильева, генералов Глобачева и Попова. Я передал им требование царицы, напомнил им, какое значение имеет для меня его исполнить, и выразил надежду, что они пожелают мне помочь. По общему решению, искать Распутина было поручено ген. Попову. Он распорядился осмотреть садик у дворца кн. Юсупова, где произведен был выстрел. Прибывшие жандармы застали дворников, собирающихся убирать садик, остановили работу и нашли в нем убитую выстрелом в пасть собаку и кровь на снегу у малого подъезда. Кровь, по исследовании, оказалась человеческая. Агенты полиции тщательно осмотрели на островах те рестораны, трактиры, цыганские квартиры, где бывал Распутин, спрашивали о нем: в эту ночь его никто не видел. Поиски на островах все-таки продолжались; думали, что Распутин прячется. Секретарь Распутина Симонович [*] , в сопровождении неизвестного мне архимандрита или владыки, приехал ко мне на короткое время. Они утверждали, что Распутин убит в доме кн. Юсупова, перебивали друг друга при разговоре, были взволнованы и, повидимому, правды не знали, а лишь сообщали догадки; я отметил себе только их уверенность в смерти Распутина, нового же от них не узнал. К вечеру П. А. Бадмаев мне сообщил что М. Е. Головина ему призналась в своем горе. Она знала еще накануне о намерении Распутина кутить и ужинать у кн. Юсупова. Его же Распутин звал «маленький», она все это скрыла от А. П. Балка и меня, потому что была неравнодушна к кн. Ф. Юсупову и боялась обвинения его в убийстве «отца», которого тоже любила и почитала. Бывшие у меня в этот день кн. Тарханова и сестра Воскобойникова не верили, что Распутина нет в живых. А. Т. Васильев мне сообщил, что член Государственной Думы В. М. Пуришкевич послал в Москву члену Думы В. А. Маклакову телеграмму: «Все кончено». Поздно вечером ген. Попов мне сказал, что агентами найдена кровь на перилах и на одном из устоев моста, между Петровским и Крестовским островами; кругом устоя льда не было; была полынья, и на краю ее нашли галошу, которую домашние Распутина признали за принадлежащую ему. Сомнений больше не было: Распутин был убит и утоплен. Надлежало достать его труп. Положение дела я сообщил А. А. Вырубовой; от нее узнал о желании царицы схоронить Распутина в Царском Селе; то же сказала мне и сестра Н. И. Воскобойникова. Через день ожидали царя из ставки. До его приезда я решился задержать в Петрограде желавших уехать — одного из сыновей вел. кн. Александра Михайловича (кажется, Никиту Александровича) и кн. Юсупова. Ген. Попов доложил им о моем распоряжении, когда они уже вошли в вагон, они немедленно подчинились (я знал, что царица сочувствует моему решению). Достать труп Распутина из воды зимою было трудно. Безуспешно работали баграми и пускали водолазов. Наконец, обнаружили труп, который отчасти всплыл, и баграми вытащили его на лед. А. Т. Васильев дал мне с этих работ фотографии, а также снимки с трупа. Когда труп был поднят на мост, прибыли министр юстиции А. А. Макаров и прокурор судебной палаты Завадский. Для судебного вскрытия они хотели труп Распутина отправить в клинику Виллие на Выборгскую сторону. Ген. Попов мне это сообщил по телефону, спрашивая указаний. Я просил позвать к телефону прокурора судебной палаты и сказал, что перевозка трупа Распутина через город, в людную его часть, может вызвать беспорядки и во всяком случае скопление народа и нежелательные толки; поэтому я предложил отправить труп, моим распоряжением, в Николаевскую богадельню морского ведомства (название нехорошо помню; богадельня находится по Царскосельскому шоссе, верстах в семи от Петрограда). После телефонных переговоров между прокурором судебной палаты, министром юстиции и мною и личных объяснений, в совете министров, моего товарища В. А. Бальца с А. А. Макаровым, последний изъявил свое согласие на мое предложение, и труп, в крытом санитарном автомобиле, кружным, через острова, путем, был доставлен в мертвецкую часовню при богадельне. По моему приказанию, у часовни был поставлен пост жандармов при офицере. Без особого разрешения пускать кого-либо в часовню было воспрещено. Несмотря на мое запрещение, к телу своего отца были допущены дети Распутина и сестра милосердия Акилина. Я был этим недоволен: думал, что, благодаря этому посещению, местонахождение трупа перестанет быть секретом. Оттаивание трупа продолжалось около суток, мертвецкая была холодная, ее скоро не могли натопить, затем, в присутствии судебных властей, было произведено вскрытие. Кажется, смерть произошла от трех огнестрельных ран в шею и спину, я раньше предполагал, что раненого Распутина бросили в воду живым, кровь на перилах моста навела меня на эту мысль. Я сказал А. Т. Васильеву приобрести хороший гроб, сестра Акилина, по поручению царицы, обмыла, одела в чистое белье и приготовила Распутина к погребению; чтобы ехать в часовню я дал ей казенный автомобиль. Из ставки царь приехал 19 декабря; на следующий день я отправился в Царское Село с очередным докладом. О смерти Распутина предполагалось рассказать устно, у меня также была заготовлена справка о произведенном в день его исчезновения полицейском дознании. Сначала я прошел к царице, она была печальна, но спокойна, выражала надежду, что молитвы мученически погибшего Григория Ефимовича спасут их семью от опасности переживаемого тяжелого времени, вспомнила, как ободрял царя и ее Распутин в 1905 году, решила хоронить его в Царском Селе. Я выразил царице сочувствие ее горю, сказал о своем распоряжении заказать хороший гроб и обещал доставку покойного в Царское Село, по возможности, облечь тайною. Я опасался покушения на А. А. Вырубову, находил опасным и положение царицы, сказал об этом и просил поберечь Вырубову и себя (А. А. Вырубова поселилась вскоре в Александровском дворце, ее пригласил царь). Царица сообщила мне о намерении царя сослать вел. кн. Дмитрия Павловича в русский отряд, действовавший в Персии под командой ген. Баратова; она была недовольна, находила необходимым предать суду участников убийства, жаловалась на членов царской семьи, отговаривавших царя поступить построже, и на дурное, с их стороны, к ней отношение. Я понимал ее чувства, но советовал не настаивать на предании суду виновных, в их числе были члены Государственной Думы В. М. Пуришкевич и В. А. Маклаков, а, может быть, еще и другие. Я знал, как относится к убийству Распутина общество и печать, и решился противоречить царице. Она меня будто послушалась, но просила склонить царя скорее принять решение и выслать вел. кн. Дмитрия Павловича. Я обещал это сделать и предложил применить ту же меру к кн. Юсупову. Царица согласилась на его высылку, но только не в Киевскую губернию, где находилось главное имение Юсуповых, это было, по ее мнению, слишком близко от Киева и проживающей там вдовствующей царицы Марии Федоровны, около которой «собираются все недовольные члены семьи». Царица указала на Курскую губ., где у Юсуповых было еще имение и сказала, что туда к молодому князю: «гости ездить не будут». От царицы я прошел к царю. Он интересовался впечатлением, какое произвело на общество убийство Распутина, и настроением, которое создалось; к смерти его относился спокойно. Я передал царю справку о дознании, произведенном в день исчезновения Распутина, и сведения департамента полиции по интересующим царя вопросам; сказал, что присутствие в оппозиции великих князей и членов его семьи создает большую опасность монархическому началу, и напомнил ему царя Александра III, воле которого его семья была послушна; указал, что убийство Распутина, вероятно, есть начало террористических актов, и надо заботиться о безопасности царицы. Царь сознавался в распущенности великих князей; видимо, хотел взять их в руки и делал исключение для вел. кн. Михаила Александровича и Павла Александровича, в преданность и послушание которых верил. Он спросил меня, что я думаю о его намерении сослать вел. кн. Дмитрия Павловича в отряд ген. Баратова. Я ответил, что это мысль очень правильна; [*] это не жестокое наказание, и климат Персии будет полезен слабогрудому великому князю, предложил сослать в Курское имение кн. Юсупова и спросил царя, одобряет ли он мое распоряжение о невыезде кн. Юсупова и вел. кн. Никиты Александровича из Петрограда? Царь одобрил мое распоряжение и согласился на высылку кн. Юсупова в Курскую губернию. Он поручил мне озаботиться перевозкою гроба с убитым Распутиным в Царское Село и о подробностях уговориться с ген. В. Н. Воейковым. После своего доклада у царя я снова был у царицы и вкратце передал ей полученные распоряжения. Царица была недовольна тем, что мне еще не поручено произвести высылку вел. кн. Дмитрия Павловича и кн. Юсупова, винила царя в нерешительности. Она сказала мне о настойчивом желании вел. кн. Александра Михайловича быть у нее; она уже раз отказала; он вновь прислал письмо, прося его принять. Царица боялась грубой выходки со стороны вел. кн. Александра Михайловича. Я посоветовал царице его принять, но во время свидания иметь около себя своих детей — это заставит вел. кн. Александра Михайловича быть сдержанным. Царица пожала плечами, не зная, на что решиться. В это время пришел царь. Царица встала, пошла к нему навстречу и дважды, повышая голос, спросила: «Что же ты сделаешь с Дмитрием и Юсуповым?». Царь невнятно что-то ответил и сконфуженно посмотрел на меня. Я подошел к нему и сказал: «Дозвольте, государь, распорядиться, как вы решили». Он ответил: «Да, пожалуйста, поезжайте к Максимовичу; пусть он вызовет вел. кн. Дмитрия Павловича и объявит ему. С ним поедет полковник граф Кутайсов, о Юсупове прошу вас распорядиться». Я простился с царем и царицею и поехал к В. Н. Воейкову; он был недоволен решением хоронить Распутина в Царском Селе, находил это неосторожным, сетовал на меня, почему я не отговорил царицу, бранил Распутина и сказал, что со времени своего назначения дворцовым комендантом, перестал с ним видеться. Я согласился, что Распутина следовало бы хоронить в Тобольске, а не в Царском Селе, но посоветовал Воейкову самому убедить в этом царицу. Просил его позволения прислать к нему ген. Попова, которому поручу перевозку гроба с Распутиным, за получением указаний.

Стран. 31, св. 24 стр. и далее на стр.: 45, 62, 105, 479 и 529

«Симонович», надо: «Симанович». [В оригинале это примечание расположено в 7 томе. — В.М.]

Примечание

«это мысль очень правильна» — так в оригинале. — Прим. В.М.

В Петрограде меня ожидал станционный жандармский штаб-офицер, который мне передал, что вел. кн. Александр Михайлович ждет меня и просил приехать, как только я вернусь. С вокзала я прямо поехал к нему. Вел. кн. Александр Михайлович принял меня нелюбезно, спросил, считаю ли я патриотическим подвигом убийство Распутина и думаю ли прекратить преследование людей, его совершивших. Я ответил, что, действительно, Распутин навредил монарху, и я считаю невозможным судебное преследование лиц, убивших Распутина. Вел. кн. Александр Михайлович вновь спросил меня, желаю ли я прекратить дело; он выразил также удивление, почему царь раньше, чем исполнить эту его просьбу, хотел посоветоваться со мною, ему же, которого царь знает всю жизнь, не поверил. Я был обижен словами вел. кн. Александра Михайловича и ответил, что, хорошо зная его высочество, царь может быть и пожелал, раньше чем решиться, узнать мое мнение. Помолчав немного, передал вел. кн. повеление царя о высылке его зятя в Курскую губернию. Он был взволнован, все же сдерживался, просил доложить царю, что кн. Юсупов немедленно выедет со своим воспитателем, капитаном Жерве. Я отвечал, что кн. Юсупова будет сопровождать офицер по назначению директора пажеского корпуса, и сожалею, что капитан Жерве не может ехать со своим воспитанником. Сказав это, я простился с вел. кн. и поехал к ген. К. К. Максимовичу. Генерал принял меня очень дружелюбно, но был озадачен, когда я передал ему повеление царя распорядиться высылкою вел. кн. Дмитрия Павловича. Он сказал, что вызовет сейчас вел. кн. и, может быть, я сам передам ему царскую волю. Я ответил, что поручение дано ему, что я понимаю, настолько оно щекотливое, и советую сначала вызвать графа Кутайсова, который будет сопровождать великого князя в Персию и получил уже, вероятно, ближайшие инструкции царя, себе же просил генерала дозволения уехать; мы расстались довольно холодно. К себе я пригласил директора пажеского корпуса, которому передал повеление царя о высылке в Курскую губ. пажа кн. Юсупова, просил назначить офицера, который бы отвез его, и распорядиться выездом. В имении над кн. Юсуповым, по моему приказанию, был установлен негласный надзор. Ген. Попов был у В. Н. Воейкова и получил все нужные инструкции по доставке тела Распутина в Царское Село. Перевозка совершилась благополучно и широкой огласки не получила. Подробности я у ген. Попова не спрашивал и не знаю, также не знаю, где похоронен Распутин в Царском Селе.

А. Протопопов.

XVIII.

Господину Председателю Чрезвычайной Следственной Комиссии.

Дополнительное показание

[Перлюстрация. Письма Клопова. (13 сентября.)]

Ежедневно дежурный секретарь подавал министру внутренних дел запечатанный секретный пакет, содержащий так называемую «перлюстрацию», то-есть копии с писем, пересылаемых по почте и содержание которых могло интересовать либо министра, либо департамент полиции. Первые дни после своего вступления в должность я, прочитав перлюстрацию, оставлял ее в секретарской части, так это делалось и раньше; заметив вскоре, что ею интересуются не только секретари, но другие лица, приходящие в секретарскую, я стал отсылать прочитанную перлюстрацию в департамент полиции через дежурного секретаря в запечатанном конверте. С перлюстрованных писем снимались в бюро перлюстрации три копии: два набора копий шли ко мне и один — директору департамента полиции; один набор я мог оставить себе, второй набор, по заведенному до меня порядку, я отсылал председателю совета министров. С тех писем, которые представляли интерес другому министру, я приказывал снимать копии и отсылал их ему. Председателю совета министров я иногда посылал не полный набор, вынимая те письма, которые не хотел ему сообщать, например, те, в которых меня особенно бранили. По совету А. Т. Васильева, в конце сентября я познакомился с заведывавшим перлюстрационным бюро, тайным советником Мардарьевым. Он уже тридцать лет вел это дело; его обязанность, которую многие осуждали, была из тяжелых, он считался департаментом полиции очень почтенным и верным чиновником, и я хотел показать

ему особое внимание. От него я узнал, что императору Александру II перлюстрация представлялась в собственные руки, то же было в начале царствования Александра III, позже он поручил читать перлюстрацию министру внутренних дел, который из нее делал выдержки, для очередных докладов царю. Николай II перлюстрации не любил, он поручал мне давать ему лишь необходимое, но такого было мало, так что Мардарьев, при первом же со мною разговоре, извинился, что представляет мне ежедневно небольшое число писем; обыкновенно 6–7, редко 10; более 15, кажется, ни разу не было; военное ведомство нужное и интересное ему отбирало себе. Делалось ли это с согласия министра внутренних дел, где и кем это производилось и что отбиралось военными, — я не спросил и не знаю. Вообще, я не ознакомился с отделом перлюстрации; не знаю, где он помещался и, кроме т. с. Мардарьева, не знаю лиц, в нем работавших. В январе с. г., по поводу сметы А. Т. Васильев мне сказал, что отдел перлюстрации уже стоит 130.000 р. в год; нужны еще прибавки жалованья и наградные; я уполномочил А. Т. Васильева поступить по собственному усмотрению. Перлюстрация, по моему впечатлению, приносила мало пользы, в смысле ознакомления с настроением общества. Она давала понятие о настроении только отдельных лиц; можно было иногда узнать факты (напр., по продовольственному делу, недочеты или злоупотребления), но по одному и тому же предмету (напр., по роспуску Государственной Думы или перерыву ее занятий) общее впечатление получалось расплывчатое, разнообразное. Может быть, мое впечатление и неверное; сложилось оно в зависимости от небольшого подбора писем, доходивших до меня во время войны. Т. с. Мардарьев любил свое дело и говорил, что перлюстрация одно из надежнейших средств борьбы с нарастающим настроением общества; я этого не нахожу. За время моего управления наиболее интересные письма касались событий, связанных с смертью Распутина; они давали понятие об отношении великих князей и знати к убийству и, в связи с ним, — к царице. Такие письма я доводил до ее сведения; иногда представлял и царю, если в письмах его резко не осуждали. Ему я посылал перлюстрацию писем к великим князьям оппозиционного характера, или касающихся событий в Государственной Думе, вообще, — деловой политики. Я отослал царю письмо г. Клопова к вел. кн. Михаилу Александровичу, по поводу назначенной царем Клопову аудиенции. Оппозиционное направление письма заставило меня опасаться, не произведет ли он покушения на царя. Я сообщил об аудиенции В. Н. Воейкову и написал свои сомнения царю, представив письмо г. Клопова к вел. кн. Михаилу Александровичу. Царь ответил мне надписью на моем же письме: «Клопов старичок давно мне известный». Письмо Клопова к великому князю царь оставил у себя. Зная, что царь не любит перлюстрации (иной раз мне казалось, он нарочно подчеркивал свою брезгливость), я избегал давать ему таковую. Царица ею интересовалась. Желая ее ставить в курс отношений к ней царской семьи и знати, я посылал или отдавал лично перлюстрацию нужных царице писем ей самой или А. А. Вырубовой. Начал это делать после убийства Распутина, когда отношения к царице ее семейных и придворных кругов очень обострились. Передал не более 5 или 6 писем. В январе, кажется, А. Т. Васильев сообщил мне, что М. В. Родзянко секретно вызывает в Петроград многих губернских предводителей дворянства; я распорядился, чтобы эти письма не попали адресатам. А. Т. Васильев привел, вероятно, мое распоряжение в исполнение и, думаю, что через перлюстрационное бюро. Вообще же за время своего пребывания в министерстве внутренних дел, я мало пользовался сведениями из бюро, едва десятая часть писем представляла какой-нибудь интерес.

А. Протопопов.

XIX.

Господину Председателю Чрезвычайной Следственной Комиссии.

Дополнительное показание.

[Союзы земств и городов. Рассмотрение сметы земского союза в совете министров 1916 г. Желание Александры Феодоровны опубликования сумм, отпущенных союзам от казны. (18 сентября.)]

При вступлении моем в должность совет министров понимал значение, приобретаемое союзами земств и городов; думаю, не было ни одного члена совета, который не желал бы уменьшить влияние этих организаций, приобретаемое вследствие распада центральной власти и в дальнейший ей ущерб. Я быстро усвоил себе чувства и взгляды министров на союзы и стал их разделять. Я тогда не понимал, что ведомства не смогут руководить работою общественных организаций и совершенно бессильны их заменить. Мне казалось, что происходит захват власти общественными организациями; разложения центральной власти я не замечал; уверен, что и прочие члены совета министров этого разложения не замечали. Около 25 сентября 1916 года происходило второе, при моем участии, заседание совета министров. Слушалась смета земского союза на второе полугодие текущего года, т.-е. с 1 июля 1916 г. по 1 января 1917 г. Докладчиком был ген. Веденяпин; требовалось ежемесячно по 4 миллиона; вся смета составляла сумму около 24 миллионов. Кроме сметных сумм, испрашивалось 3 миллиона на образование запасного капитала; просьбу союза поддерживал ген. Веденяпин. По статьям сметы земского союза ассигнования были щедры, они возбуждали нашу зависть, так как превышали соответствующие позиции в сметах министерств. Убавить эти сметные ассигнования земскому союзу министры все же не решались: боялись печати и разговоров в обществе; смета проходила, хотя с возражениями, но просьба о выдаче 3.000.000 р. на образование запасного капитала была встречена холодным, неловким молчанием: дать не хотелось, отказать — храбрости не хватило. Я тогда спросил ген. Веденяпина, имеет ли уже союз запасный капитал? Он отвечал отрицательно. Я высказал уверенность, что он введен в заблуждение и запасной капитал должен иметься, так как с 1 июля, после выдачи ассигновок по старой смете из государственного казначейства и до утверждения рассматриваемой новой сметы, прошло почти 3 месяца, и союз существовал без субсидии. Этого не могло бы случиться, если бы не было запасных капиталов; в виду наличности запасного капитала, я предложил ассигнование в 3 миллиона отклонить, поручить ген. Веденяпину выяснить размер существующего у союза запасного капитала; смету же утвердить в сумме, испрашиваемой докладчиком, т.-е. 24.000.000. Мое предложение было единогласно принято. Во время обмена мнений по этому вопросу ген. Веденяпин заявил, что центральное управление союза издает Вестник его трудов. Книжки наполнены оппозиционным материалом, критикою действий правительства и заменяют, до известной степени, прокламации. Ген. Веденяпину было поручено войти в сношения с руководителями союза и добиться изменения направления Вестника, а в случае его неудачи, предполагалось ассигнование на это издание из следующей сметы исключить. Более смета союза в совете министров не рассматривалась, и были ли предприняты попытки со стороны ген. Веденяпина исполнить возложенное на него поручение, — я не знаю. 24.000.000 р. по рассмотрении сметы союзу были отпущены: министр финансов П. Л. Барк впоследствии об этом заявил в совете.

В начале октября 1916 года Б. В. Штюрмер мне сказал, что царица желает довести до всеобщего сведения через печать о значительности сумм, отпущенных из государственного казначейства союзу городов и земскому союзу; она находила, что в народе, для увеличения их популярности, искусственно создается впечатление, будто вся работа союзов ведется на средства, ими самими собранные. Через несколько дней я был у царицы, которая повторила мне сказанное ею Б. В. Штюрмеру и просила меня, получив от Б. В. Штюрмера материалы, поручить кому-нибудь составить из них газетную статью. Она подчеркнула о необходимости упомянуть о непредставлении еще союзом земств полного отчета в деньгах, полученных им из казначейства за японскую войну, и что за ним числится с того времени 800 тысяч рублей, в которых союз не отсчитался. Я обещал царице исполнить безотлагательно ее желание. При докладе я сказал царю о полученном указании от царицы, прибавив, что я нахожу обнародование этих сведений полезным. Царь был уже в курсе дела и подтвердил мне необходимость скорее опубликовать их. Я передал Б. В. Штюрмеру свой разговор с царем и царицей. Б. В. Штюрмер обещал составить и дал мне через несколько дней выписку о суммах, отпущенных из казначейств союзам с начала войны. Выписка была уже облечена им в форму газетной статьи. Помнится, в ней указывалось, что, с начала войны по 1 октября 1916 г., казначейство дало союзам 560.000.000 р., собрано же ими по раскладке всего 12.000.000. В записке Б. В. Штюрмера упоминания о непредставлении отчета земским союзом за японскую войну не было. Передавая записку И. Я. Гурлянду с распоряжением провести ее через бюро печати в газеты, я позабыл ему сказать о дополнении содержащихся в ней сведений. И. Я. Гурлянд только придал ей несколько более литературную форму, и затем она появилась в печати без упоминания о долге, числящемся за земским союзом. Заметку напечатали лишь правые газеты, а прогрессивная печать, несмотря на старании И. Я. Гурлянда, этих сведений не поместила. Вырезки из «Земщины», «Голоса Руси» и «Московских Ведомостей» я послал царице. Замечания за пропуск я не получил. Царь и царица были довольны опубликованием сведений, того же, что заметка напечатана в газетах почти без тиража, они не поняли. Значение союзов выяснилось еще больше после запрещения им собраний в Москве. Рассылка центральным управлением резолюций съезда производила впечатление в совете министров, где часто заходила речь об общественных организациях. Незадолго до революции кн. Н. Д. Голицын высказал уверенность, что у союзов готов состав временного правительства, и отделы союзов соответствуют существующим министерствам.

А. Протопопов.

Показания О. П. Белецкого

I.

Господину Председателю Чрезвычайной Следственной Комиссии.

[Знакомство С. П. Белецкого с А. Н. Хвостовым. Совместная выработка ими программы внутренней политики. Характеристика условий и общественных настроений того времени и влияние этих условий на осуществление намеченной программы. Дело помощи беженцам. Продовольственный вопрос. Пресса. Субсидии из рептильного фонда. Отношения к правым партиям. Деятельность департамента полиции. Организация секретной агентуры. Рабочее движение. (17 мая.)]

О назначении А. Н. Хвостова на должность управляющего министерством внутренних дел я знал недели за две до официального приказа, и в этот период времени я с ним виделся почти ежедневно, так как он пригласил меня, с первой же встречи, к сотрудничеству с ним на должность товарища министра вн. дел, в случае его назначения. О том, при посредстве каких влияний состоялось его назначение и в силу каких побуждений и при содействии каких лиц я принял это предложение — я изложу впоследствии. Здесь считаю только нужным оговориться, что я с А. Н. Хвостовым до сего времени близко знаком не был, а знал его по перепискам департамента полиции с ним, как нижегородским, а затем вологодским [*] губернатором, лично видел его в Гос. Думе, познакомился там, как с представителем фракции правых, и раз, будучи сенатором, обедал с ним у К. Д. Кафафова, его товарища по прокурорскому надзору, с которым он был на «ты».

Стран. 119, сн. 14 стр.

«как нижегородским, а затем вологодским», надо: «как вологодским, а затем нижегородским». [В оригинале это примечание расположено в 7 томе. — В.М.]

В течение двухнедельного промежутка времени нами были обсуждены как первые шаги А. Н. Хвостова при вступлении в должность, так и намечена была, в соответствии с переживаемым тогда моментом, программа его деятельности по вопросам внутренней политики. Тот чисто дружеский тон отношений, который сразу А. Н. Хвостов принял со мною, меня подкупил, и, поэтому, я согласился на принятие на себя некоторых обязанностей, которые я бы, если бы хорошо знал его ранее, как потом его узнал, ни за что бы не принял.

С намеченною нами программой и со знанием, ему подсказанным, некоторых сторон характера государя, А. Н. Хвостов представился его величеству и получил вместе с портфелем министерства и утверждение на осуществление его программы, от которой, правда, он впоследствии отошел частью по независящим от него обстоятельствам, а частью в силу отличительных свойств своего характера.

Первые дни и первые месяцы я был с ним неразлучен, пока не состоялись некоторые, на мой взгляд, неудачные назначения по министерству и не последовало моего разочарования в нем. Поэтому мне пришлось в первое время принимать иногда даже и широкое участие в работах общего характера, не относящихся к сфере деятельности порученных моему наблюдению департамента полиции и штаба корпуса жандармов и в силу некоторых соображений, о коих я скажу впоследствии, принимать также и просителей, имевших ту или иную просьбу к министру, а также и участвовать вместо него зачастую в заседаниях совета министров. Единственно, что с начала и до конца нашей совместной службы взял на себя А. Н. Хвостов, это сношение с Гос. Думой и выступление в бюджетной комиссии, а также, по моей просьбе, переговоры и руководительство правыми организациями и сношения с Марковым 2 и Замысловским по вопросам общепартийного направления. Таков порядок был и при А. А. Макарове и Н. А. Маклакове в бытность их на посту министра внутренних дел. Я только выдавал, если то требовалось министрами, соответствующие суммы, поддерживая хорошие отношения с правыми деятелями. Затем, А. Н. Хвостов, по назначении Гурлянда директором-распорядителем осведомительного бюро, взял на себя также и наблюдение за прессою.

Время, в которое мне пришлось состоять в должности товарища министра, было переходное. Война затянулась, надежды на скорое и победоносное окончание ее несколько затуманились, патриотический порыв поостыл, частые наборы влекли за собою некоторое раздражение в народных кругах; расстройство транспорта и падение рубля сказались, в связи с причинами политико-экономического свойства, на недостатках в крупных центрах в предметах первой необходимости, кое-где начались бабьи голодные бунты, пораженческое движение в рабочей среде увеличилось, недовольство мероприятиями правительства усилило оппозиционное настроение общественных широких кругов, антидинастическое движение начало просачиваться в народные массы даже в таких местах, где и нельзя было ранее его предполагать, как, например, в области Войска Донского и пр. В виду этого осуществление программы сводилось к стремлению усилить, с одной стороны, наблюдение за революционными организациями, не внося излишнего раздражения постоянными и массовыми арестами, зорко и неустанно следить за общественным движением, стараясь, по возможности, излишним стеснением свободы их деятельности не раздражать общественных кругов, наладить, по возможности, отношения с прессою, а с другой — усилить и широко распространять в массах патриотические издания, обрисовывающие царственные труды на войне государя и наследника и августейшие заботы государыни Александры Федоровны, как по уходу за ранеными, так, главным образом, по верховному совету в сфере обеспечения участи и дальнейшей судьбы жертв долга и их семей, а также по созданному ею, по докладу А. Н. Хвостова, комитету по заботам о наших военнопленных заграницею, где товарищем был кн. Голицын, впоследствии председатель совета; распространять среди рабочих издания о роли рабочей массы по снабжению боевыми припасами нашей армии, внести порядок в вопросе о заботах о беженцах, стремиться помочь беднейшему населению в получении в крупных центрах, главным образом, в столицах, предметов первой необходимости; усилить надзор за немецким засилием и переходом немецкой земли в руки русских подданных (отражение речи А. Н. Хвостова в Гос. Думе по этому вопросу), не стесняясь излишними формальностями получения учащейся молодежью свидетельств о благонадежности и т. п.