Падение царского режима. Том 4

Щеголев Павел Елисеевич

Когда таким образом все было подготовлено, А. Н. Хвостов в одном из ближайших докладов, после того, когда уже Распутин был принят государем и поддерживал Варнаву, умело и тонко, касаясь вопроса об общественных настроениях, провел мысль о Волжине. Волжин был вызван государем, был милостиво принят, удостоен приглашения на вечернее богослужение в домашнюю церковь, где была уже государыня, и государь одобрил план, о котором я говорил выше, ликвидирования через некоторое время дела епископа Варнавы путем проведения его через св. синод в новом составе. План этот заключался в том, чтобы, когда шум около этого дела заглохнет, был командирован в Тобольск один из членов синода для исполнения обычного, предшествующего открытию по указу синода св. мощей, церковного обследования, что впоследствии и было соблюдено. Туда был командирован архиепископ литовский и виленский, член синода, скромный иерарх, незнавший Распутина, мой давнишний знакомый, преосвященный Тихон. Открытие мощей, по исполнении всех установленных на сей предает обрядностей, состоялось только летом 1916 года, почти накануне ухода Волжина. Распутин на открытии не присутствовал, А. А. Вырубова тоже не выезжала, а из близких к Распутину лиц ездила М. Головина и В. М. Скворцов, давший, ряд своих очерков путевых впечатлений на страницах «Колокола», где было сказано несколько слов о личности старца Распутина. Все эти номера были, конечно, посланы

им и А. А. Вырубовой, и Распутину.

2.

[Наблюдение за Распутиным. Рост влияния Распутина. Ежемесячные денежные выплаты Распутину. Письма Распутина. Его скандальное поведение и принятие контр-мер с согласия Вырубовой и одобрения царя. Подготовка поездки Распутина по монастырям и цель этой поездки. Игумен Мартемиан, епископ Варнава и архимандрит Августин у кн. Андронникова. Скандалы Распутина на пароходе. Энергичное участие А. Н. Хвостова в подготовке поездки Распутина. Как и в каких видах А. Н. Хвостов проводил назначение высших чинов по своему ведомству. Отказ Распутина от поездки. Сочувствие ему в этом Вырубовой. Решающая роль Распутина в высших назначениях по духовному ведомству].

В период, когда проводилась кандидатура Волжина, я уже переговорил с полковн. Глобачевым и поручил ему представлять мне ежедневную сводку (потом я заменил еженедельной сводкой) из филерных дневников, кто бывает у Распутина, и приказал осветить мне за это время обиход жизни Распутина. Оказалось, что и в этом вопросе мы ошиблись (я говорю «мы», имея в виду кн. Андроникова, себя и А. Н. Хвостова). Филеров Распутин теперь в квартиру свою не пускал и избегал входить с ними в разговоры, так что пришлось поместить их внизу в швейцарской и на улице и заагентурить швейцара и его жену. Но, тем не менее, как этим путем, так и через Н. И. Червинскую выяснилось, что к Распутину лил живой поток людей различных положений и классов общества; за ним приезжали в автомобилях, отвозили и привозили его; он сам часто черным ходом, стараясь быть незамеченным филерами, куда-то уходил и уезжал; около него образовались кружки лиц, имевших на него различные влияния, и пр. Это была колоссальная фигура, чувствовавшая уже и понимавшая свое значение, что и сказалось на первых же порах.

Вступать в какие бы то ни было посредствующие сношения с кн. Андрониковым в смысле направления к нему просителей, имеющих нужду по министерству внутренних дел, Распутин не стал кроме нескольких прошений, князю им переданных, и присылки нескольких лиц, и начал направлять просителей с письмами ко мне и к А. Н. Хвостову и говорить с нами по телефону. Раз в мое отсутствие на телефонный звонок на квартире подошла жена, и Распутин спросил, кто у телефона, и узнав, что жена, в любезной форме спросив, где я, попросил приехать со мной в наступающее воскресение на чай к нему в присутствии Вырубовой, но жена поблагодарила и отказалась, сославшись на свое нездоровье и работы по лазарету [*] . Через день Распутин уже прислал к ней одну даму с письмом об устройстве ее на службу, а через два дня четырех сестер милосердия из провинции о переводе их в лазарет министерства. Тогда жена потребовала уже от меня, чтобы я принял какие угодно меры, но избавил ее от просительниц с письмами от Распутина и телефонных разговоров Распутина. К себе в учреждение она никого из этих просительниц не приняла (я их уже потом устроил в другие места) и указала мне, как она была права, предупреждая меня обо всем этом. То же случилось с А. Н. Хвостовым; появились к нему с письмами просители, и начались звонки по телефону, который принимают дежурные курьеры, ординарцы и секретари. Это его в особенности волновало. Когда кн. Андроников любезно взял на себя посредничество между нами и Распутиным, чтобы избежать, главным образом, присылки просителей с письмами от Распутина к нам на квартиры, то он в отношении нас лично это делал искренно, потому, что знал отношение моей жены к Распутину, знал, что ей не нравится мое с ним сближение и что она боялась и ранее; что же касается А. Н. Хвостова, то князю и мне было известно, что жена А. Н. Хвостова, хорошая, искренняя и добрая жена и мать — была сильн больна какой-то сложной формой заболевания, приковавшего ее к креслу, любила своего мужа до самозабвения, гордилась им, но не знала ни о его знакомстве с Распутиным, ни о том, что он прошел при его содействии, так как к Распутину она, не видав его никогда, относилась не только отрицательно, но и не могла даже слышать у себя разговоров о нем. Поэтому мы (Хвостов и я) решили сами и через князя и через Н. И. Червинскую воздействовать на Распутина, чтобы он к нам просителей на квартиру не посылал и, ссылаясь на болезненное состояние жен и зная его подозрительность, постарались, отнюдь не задевая самолюбия, дать ему понять то, что мы его у себя принимать не можем, почему и просим смотреть на дом кн. Андроникова, как на наш.

Примечание

Жена моя, с первых месяцев войны, поступила на городские курсы сестер милосердия, была практиканткой в городских лазаретах и по окончании курса была сестрой милосердия в одном из лазаретов, который она после смерти сына и выезда на Кавказ оставила; в это время вместо жены, по ее просьбе, лазаретом для раненых министерства внутренних дел и заготовкою вещей на фронтовые части от министерства заведывал, как товарищ председательницы, А. Н. Хвостов.

На первое время этого удадесь достигнуть благодаря и князю, и г-же Червинской; кроме того Распутин и ко мне почувствовал некоторое доверие. Кн. Андроников, при каждом свидании, снабжал его деньгами и передавал ему в секретной обстановке различными суммами данные ему мною деньги. Я это знаю потому, что часто видел обычные приемы, которые употреблял в этих случаях князь, как и в этот период, так и до того. Кроме того я дал понять Распутину, что эти деньги наши и что ежемесячно он будет получать таким путем 1.500 рублей. Затем мне стало известно, что квартира на Гороховой оплачивалась отцом А. А. Вырубовой, но что Распутин на жизнь свою и семьи денег от дворца не берет из тех побуждений, как мне передавали, чтобы не подумали во дворце, что он августейшую семью любит и предан их интересам за деньги. Об отказе Распутина брать деньги от августейших особ я также знал и во время моего директорства от покойного ген. Богдановича, коему это передавал дворцовый комендант Дедюлин. Из наблюдений и первых впечатлений после приезда Распутина (затем это подтвердилось и впоследствии), оказалось, что на своих утренних приемах Распутин действительно раздавал небольшими суммами деньги лицам, прибегавшим к его помощи, а где требовались более крупные выдачи, рассылал просителей с своими письмами к различным лицам, знакомым, а иногда и не знакомым, преимущественно из финансового мира, вследствие чего его письма, написанные безграмотным стилем с крестом наверху, как пишут обыкновенно

духовные лица, ходили во множестве и составляли предмет своеобразной пикантности, и находились даже лица, которые их покупали и коллекционировали.

Все это, в связи с ореолом таинственности влияний Распутина на высокие сферы, с его посещениями ресторанов и без разбору частных домов, куда его иногда приглашали напоказ, и где его напаивали, заставляли танцовать, говорить по телефону с министрами, с коими он находился в хороших отношениях, писать им письма и пр., заставило нас сильно обеспокоиться не столько с точки зрения охраны его безопасности, что, по полученным нами свыше указаниям, вменялось нам в обязанность, сколько с точки зрения опасения публичных его выступлений в общественных местах в компании, далеко не охранявшей его от тех или других выходок, разговоры о чем, иногда даже и в преувеличенном виде, ходили потом не только по столицам, но и по всей России, связывали имя Распутина с именем августейших особ и причиняли этим не только соблазн, но являлись даже угрозой идее царизма. Наконец, надо было считаться с предстоящим открытием Государственной Думы и наступлением времени обсуждения смет, так как нам и думская агентура, и Родзянко, и другие члены Государственной Думы предсказывали неизбежность выступлений по смете министерства внутренних дел по поводу Распутина.

С именем Распутина связывалось антидинастическое движение в стране, и вот почему было решено принять ряд самых широких мер, не жалея, по приказанию А. Н. Хвостова, агентурного фонда на предупреждение проникновения в общество сведений и фактов из жизни Распутина, на влияние на Распутина в том отношении, чтобы он был более разборчив в своих знакомствах, на развитие с этой целью около Распутина кружковой жизни из тесного обихода более расположенных к нему лиц, на усиление более благотворного на него влияния из числа тех дам, которые его почитали, не проводя через него никаких своих дел (к сожалению, таких было очень мало), на уменьшение посылки им на сторону благотворительных писем, преимущественно с подательницами таковых, на борьбу с разного рода влияниями на него и т. п. А. А. Вырубова не только согласилась с этим, но просила нас, насколько возможно, отдалить от Распутина лиц, имеющих на него дурное влияние; как оказалось, она, зная Распутина хорошо, знала также, как было трудно, а в некоторых случаях бесполезно сдерживать его, ибо это только озлобляло его. В этом духе, приблизительно, но отнюдь не опорачивая Распутина и даже защищая его и указывая лишь на обстановку времени и дурные извне на него влияния, А. Н. Хвостов доложил о том государю и получил его согласие и благодарность. Но это уже относится к последующему времени. В интересах правильности освещения затронутого вопроса о Распутине и хода событий первого времени нашего вступления в должность я должен снова вернуться к началу нашего с ним сближения.

По мере нарастания у меня и А. Н. Хвостова уже личных впечатлений о Распутине при свиданиях с ним у кн. Андроникова, мы начали сознавать, как трудно, при подозрительности Распутина, войти к нему в близкое доверие. Сначала, не зная еще особенностей его натуры и обстановки его жизни этого времени, мы думали, что эту близость можно установить путем денежных подачек ему и полагали, считаясь с авторитетным мнением кн. Андроникова, который и ранее, как я знал, оплачивал на свой счет расходы и по поездкам Распутина на родину и обратным возвращением его в Петроград и денежно его субсидировал, — мы думали, что ассигнованных нами на этот предмет 1.500 рублей для ежемесячных выдач будет достаточно. При этом кн. Андроников советовал нам не только не баловать Распутина, но даже предостерегал нас от непосредственных лично от нас денежных выдач Распутину, указывая на то, что, судя по его личному опыту, Распутин нас тогда завалит просьбами как личными, так и письмами о материальной поддержке обращающихся к нему лиц, что впоследствии во многом и оправдалось. Но так как, в силу приведенных мною выше обстоятельств, поведение Распутина, в течение первого периода времени по его приезде, поколебало у нас веру в правильность некоторых выводов о нем кн. Андроникова, то после брошенного Распутиным на обеде у кн. Андроникова упрека за нелюбезный прием его Хвостовым в Нижнем-Новгороде с упоминанием о 3 рублях, которые тогда только и были у него, Распутина, на обратный его билет в Москву, видя, что сделанный мною Распутину намек о выдаче ему ежемесячной, через князя, означенной субсидии, не произвел на него особого впечатления, мы, выйдя от кн. Андроникова в один из этих ближайших дней решили, секретно от кн. Андроникова, дать Распутину, как бы в благодарность от нас, единовременно более крупную сумму; в виду этого на другой день в квартире кн. Андроникова, воспользовавшись его частыми отлучками к телефону, оставшись с Распутиным в зале, я передал ему в конверте три тысячи, сказав, что это от меня и А. Н. Хвостова ему благодарность за его к нам расположение. Деньги он взял, не открывая конверта, скомкав в руке, поспешно положил в карман, расцеловался со всеми и заторопился уходить.

Спустя, затем, некоторое время, когда мы уже несколько пригляделись к Распутину (это уже было после проведения кандидатуры Волжина, когда приехал вызванный нами из Москвы епископ Варнава) и поняли, что с ним надо все время поддерживать отношения, а между тем, политическая жизнь того времени и служебные обязанности, в особенности на первых порах вступления в должность, требовали внимательного нашего к себе отношения, у нас явилась мысль приложить все усилия к тому, чтобы удалить на некоторое время Распутина из Петрограда путем устройства его поездки по монастырям, затянув, затем, эту поездку на возможно более долгий срок с тем, чтобы к моменту открытия Государственной Думы Распутина в Петрограде не было.

Во время моего директорства, после речи А. И. Гучкова в Государственной Думе о Распутине, министрам внутренних дел, при содействии писем Богдановича и кн. Мещерского, это удавалось делать, и Распутин, хотя и неохотно, но сознательно подчинялся этому и уезжал из Петрограда. Этим путем мы имели в виду не только дать себе возможность спокойно работать, но главным образом, хотя бы на время заставить общество несколько забыть о Распутине; в думскую же среду мы предполагали провести слух о том, что нам удалось ослабить влияние Распутина в сферах настолько, что Распутин поехал не домой, как всегда, а по монастырям для того, чтобы этим смирением восстановить подорванное к себе у высоких особ доверие и тем убедить влиятельных членов и председателя Думы не мешать нам в нашей дальнейшей в этом направлении работе открытыми выступлениями против Распутина, так как последние, в силу особого склада характера августейших особ, усиливали только положение Распутина. В сознании же А. А. Вырубовой, на которую должны были воздействовать епископ Варнава, кн. Андроников и А. Н. Хвостов, а затем, в особенности в дальнейшем, и государыни, с которой на эту тему должен был говорить епископ Варнава и при случае А. Н. Хвостов, который потом уже имел в виду об этом доложить и государю, имелось в виду провести ту мысль, что в обстановке переживаемого в ту пору момента такая поездка по святым местам не только будет полезна в интересах умиротворения Государственной Думы, но она рассеет всякие несправедливые толки о жизни Распутина и будет свидетельствовать о религиозных порывах духовной стороны его натуры во время войны.