Падение лесного короля
Шрифт:
Выходя на улицу, Коньков спросил:
– А почему он про снег говорит? Лето же.
– Для покойника все равно, что лето, что зима, - ответил Кялундзига. В нартах летом нельзя ехать. Отвозят туда только в нартах.
– Да, брат... У вас все продумано, - невесело сказал Коньков.
– А у меня - в голубом тумане. Однако ехать надо.
– Куда поедешь на ночь? Оставайся ночевать.
– Нет, заночую у Голованова. Там заберет меня почтовый глиссер. В леспромхозе договорились.
В Уйгун Коньков добрался только на исходе следующего
– А, капитан! Легок на помине, - приветствовал прокурор Конькова.
– А мы только о тебе говорили. Председатель райисполкома интересовался. Куда пропал наш следователь? А я ему - тайгу тушит. Героический порыв охватил его, говорю...
– Я гляжу, у вас информация налажена.
– Чистая самодеятельность, капитан. Как у нас официально пишут патриотическая помощь населения.
– Ну, ну. Выкладывай мне свою информацию, а я тебе скажу, какой патриот сочинил ее, - усмехнулся Коньков присаживаясь.
– Не увлекайся Шерлок Холмсом, Леонид Семенович! Это называется индивидуализмом в сыске. А сила наших действий в общественной поддержке.
– И что ж тебе сообщила общественность?
– Сперва доложи, где лес? И можно ли пригнать плоты?
– Лес заготовлен хороший, плоты связаны надежно и сидят прочно на Шумном перекате. Обсушены будь здоров! Никакой силой не сорвешь и не протолкнешь. Придется ждать весеннего паводка.
– Невесело, что и говорить. Н-да. А что с дракой - серьезное избиение?
– Не думаю... Правда, я не уточнял. Мне кажется, не столько драка виновата, сколько болезнь. Простуда, должно быть.
– А что за пожар случился?
– Лесной склад сгорел. И тайгу малость прихватило. Полагаю, что не случайно.
– И я думаю - за всем этим кроется преступление.
– Но улик нет. Сторож умер, заведующий складом был на запани.
– Значит, пожар не по нашей епархии, коль нет улик?
– усмехнулся Савельев.
– Ищи улики, ищи! Зато мне поступили некоторые бумаги, они касаются нас с тобой. Хлопаем ушами, братец мой.
– В чем же мы провинились?
– Плохой надзор у нас. Вот в чем наша вина.
– Плохой надзор?
– удивился Коньков.
– Не понимаю. И где же?
– Все там же. При заготовке леса, в бригаде лесорубов.
– Вот те на! Не ты ли мне тут толковал о золотой прибыли от наших лесорубов - и вдруг? Что же изменилось?
– Просто кое-что прояснилось, Семеныч.
– Например?
– Бригадир Чубатов под видом заготовки леса поднимал топляк. Это во-первых...
– Я в этом не вижу криминала, - перебил его Коньков.
– Как не видишь? Ему никто не давал разнарядки на топляк.
– Кто же даст на топляк разнарядку, если он топляк? То есть ничейный, бросовый лес. Он валяется под водой и портит реку.
– У нас ничейного леса нет, все принадлежит государству.
– Савельев строго посмотрел на Конькова, и краска возбуждения пятнами проступила на его щеках.
– Топляк
– Нет у них сведений на топляк. Я проверял. Он давно уж списан.
– Кем?
– Дядей Ваней! Мало там начальников сменилось за последние двадцать пять лет? Каждый год топили этот лес и каждый год отчитывались, накалялся и Коньков.
– Небось концы прятать в воду у нас умеют. Нет его на балансе, понял? Да кто теперь поставит на баланс этот топляк? Кому такое взбредет в голову?
– Зато каждому может взбрести в голову прихватить так называемый даровой лес и наживаться за этот счет.
– Каким образом?
– Тем самым, каким действовал Чубатов. Во-первых, он ни у кого не спросил позволения насчет заготовок топляка; во-вторых, "слева" нанимал подъемный кран, рабочих, плавсредства.
– Они работали в сверхурочное время, по субботам, по выходным...
– Во-во! Еще и по ночам.
– Так без ущерба для основного производства, чего ж тут плохого?
– А еще расплачивался наличными, деньги шли из рук в руки... Смену отработал - получай десятку и не чешись! Сколько за кран платил, никому не известно. А сколько пива выпито, водки? Ты знаешь, сколько тысяч потратил он на топляк?
– Сколько?
– Четыре тысячи рублей.
– Но заготовлено более пятисот кубометров топляка. Это же лес! И всего по семь рублей за кубометр. Даровой лес!
– Откуда ты знаешь, что он потратил четыре тысячи рублей? А может быть, он истратил всего половину, а две тысячи прикарманил?
– Савельев даже радостно преобразился от того, как просто посадил в калошу своего оппонента.
– Но это ж надо доказать!
– удивленно развел руками Коньков.
– Нет!
– Савельев погрозил кому-то пальцем.
– Это уж пусть он теперь докажет, куда потратил деньги. Ты знаешь, у него нет ни нарядов, на накладных - одни расписки.
– Я понял, кто тебе дал информацию.
– Коньков понимающе покачал головой.
– Заведующий лесным складом Боборыкин.
– Допустим, - сухо согласился Савельев.
– Но к делу это не имеет прямого отношения.
– Он раскрыл папку, лежавшую на столе, и подвинул ее к Конькову: - Вот, ознакомься... Выводы начальника райфо на так называемые документации Чубатова. Четырнадцать тысяч рублей списанию не подлежат. Понял? Надо, брат, открывать уголовное дело. Так вот.
14
Иван Чубатов относился к тем прямым и деятельным натурам, которые держатся крепко на ногах до тех пор, пока верят, что они нужны в деле и что ими дорожат. Как только им дают понять, что они заблуждаются относительно собственной необходимости или, еще хуже - непогрешимости, они тотчас теряют голову: либо рвут горло и лезут в драку, либо стыдливо впадают в глубокую апатию; и в том, и в другом случае меньше всего думают о доказательстве собственной невиновности.