Падение лесного короля

Можаев Борис Андреевич

Боборыкин стал покрываться до самых ушей малиновым отливом.

– Я думаю - не станем наводить экспертизу. Отпечатки пальцев здесь сохранились довольно четко. Как вы думаете? И Гээнта уж наверно не откажется, что вчера пил с вами водку?

– Моя поллитра, - сказал Боборыкин.
– Ну, и что здесь такого?

– Это другой разговор.
– Коньков положил бутылку в сумку.
– Значит, вы посылали сторожа за водкой?

– Я, - согласился Боборыкин.

– И выпили с ним вместе перед отъездом на запань?

– Да, - только

головой мотнул он.

– А талой из того ленка закусывали?

– Все в точности!

– Спасибо за откровение. Что ж вы ему сказали на прощание?

– А что я мог сказать? Просил глядеть в оба. Говорю, как бы чего не случилось. Приеду, мол, только вечером.

– Вы полагали, что может произойти нечто неприятное?

– Нет. Я просто так, без задней мысли.

– И никаких подозрений у вас? Ни о чем не подумали?

– О чем же я мог подумать?

– Ну, например, склад могут поджечь.

– Кто?

– А вы не знали, где находятся лесорубы из бригады Чубатова?

– Они мне не докладывали... Слыхал, будто вниз ушли. А иные на запани.

– И не встречались с ними на запани?

– Нет, не встречался.

– Куда сторож пошел после выпивки?

– Полез к себе в юрту. А я подался на запань.

Коньков накинул брезент на лодку и пошел по песчаной отмели навстречу Голованову и Кялундзиге. Боборыкин, потерявший в минуту и важную осанку, и независимый вид, слегка наклонив голову, увязался было за Коньковым.

– Я вас больше не держу, - обернулся к нему Коньков.

– То есть как? Ничего не спросите?

– Ничего... Пока.
– Затем махнул рукой Голованову и Кялундзиге, приглашая их слюда, к реке. Те подошли.

– Фома Савельевич, у тебя мотор заправлен?
– спросил он Голованова.

– Хватит горючки.

– Тогда заводи!
– И, обернувшись к Кялундзиге, сказал: - Как только найдете сторожа, сообщите мне. Я буду на Красном перекате. Там, где плоты сели.

– Сделаем, такое дело, - сказал Кялундзига.

Голованов с Коньковым сели в удэгейский бат, завели мотор и понеслись вверх по реке.

7

Красный перекат начинался возле обрывистых рыжевато-бурых скал; река здесь делала крутой разворот и, перепадая с грохотом и шумом по каменистым порогам, уходила вниз, растекаясь на десятки пенистых рукавов.

Река была настолько мелкой, что лодка Голованова с трудом прошла по главному, самому широкому фарватеру.

Выше скал, преградивших путь реке, течение становилось спокойнее, вода темнее и русло значительно шире. А там, за плавным кривуном, огибавшим такую же отвесную скалу, начинался новый кипучий перекат, казавшийся еще более шумным и грозным. Он так и назывался Шумным. В самом начале этого переката, на речной излуке, они и нашли брошенные плоты.

Целая дюжина огромных секций плотов, вязанных в два, в три бревна, была прижата к залому и к берегу мощным течением и завалена всяким речным хламом.

Коньков и Голованов перебрались на ближнюю к берегу

секцию плота, потоптались, попрыгали на ней, пошвыряли шестом в воду. Дно реки было рядом. Плоты сидели крепко на каменистом ложе.

– Никакой силой не оторвешь. Вот это посадка, - сказал Коньков.

– Вода посадила, вода и сымет, - заметил Голованов. Они обошли все секции плотов, так же прыгали на них, щупали речное дно, замеряли везде глубину. Картина все та же - дно мелкое, все секции сидели мертво.

– Сколько здесь кубов?
– спросил Коньков.
– Примерно.

– А сколько они заготовили?
– спросил в свою очередь Голованов.

– Говорят - две тысячи.

– Две тысячи кубов будет. Это верное дело.

– Значит, можно считать лес целым. Но как его доставить отсюда?

Голованов только усмехнулся.

– Молите бога, чтоб дождей послал...

– Послушай, а чего это они плоты вязали в два, а то и в три бревна? спросил Коньков.
– Ведь знали ж, что вода малая. Плоты в одно бревно провести легче.

– А ты погляди - нижние бревна светлее верхних, - заметил Голованов.

– И в самом деле...
– согласился Коньков.
– С чего бы это?

– По-моему, в верхний слой пошел топляк, - ответил Голованов.
– Его в один слой и сплавлять нельзя. Потонет.

– Откуда они взяли топляк?

– С речного дна.

– А где работала бригада Чубатова? Где они лес рубили?

– Километрах в двадцати отсюда, вверх по реке. Там есть протока Долгая. Вот на ее берегах и рубили.

– Вы не знаете, в той протоке есть топляк?

– Вряд ли. Там лес почти не тронут. Топляку и в реке полно.

– Да... Но из реки надо уметь взять его.

– На все есть своя оснастка, - ответил Голованов, ухмыляясь.
– Сказано, без снасти и вошь не убьешь.

– Откуда в бригаде возьмется такая оснастка?

– Да что ж, на бригаде мир клином сошелся?

– Значит, им кто-то помогал?

– Не знаю.

– Поехали к протоке Долгой!
– сказал Коньков.
– Поглядим, откуда они лес брали.

Выше переката Шумного река вольно разливалась в спокойном и мерном течении, но берега ее на извивах были сплошь завалены то корягами, то валежником, а то и разделанным кругляком, торчавшим из завалов.

Над рекой же, по обоим берегам, тянулась заломанная и выщербленная тайга: раскоряченные, со сшибленными макушками мощные ильмы, оголенные орешины да ясени и с пятнами белых обломов на темной коре бархатное дерево.

– Ничего себе картинка, - указал на заломанную тайгу Коньков.

– Так брали только кедры, да ель, да пихту... все, что можно сплавлять! Остальное тонет. Дороги нет. Вот и бросили в таком срамном виде.

– Знакомое дело, - сказал со вздохом Коньков.
– Сколько помню, а я уже двадцать лет по тайгам мотаюсь, все такая же история: дорог нет и не строят. Берут только хвойные породы, что само плывет. Остальное заламывают и бросают.