Падение с яблони
Шрифт:
Костер позабыл о своей Ленке и принялся уламывать меня.
– Ну, Соболь, давай! Она ждет! Она уже на киноплощадке! Женщина! Скажет, что в Дарагановке живут одни писюны и ссыкуны! Ну, Леха, не позорь деревню!
И я рванул. Почему-то взял и рванул. Перемахнул через забор и зафитилил на киноплощадку.
Луна была очень яркой, освещала все до кустика. Так что, когда я увидел под акацией женскую фигуру – фигуру взрослой женщины! – я понял, что и сам у нее на виду. Это меня вмиг отрезвило.
Ноги мои вдруг окаменели, и тело скукожилось.
– Хороший ты кавалер, заставляешь девушку ждать!
«Ничего себе, девушка!» – подумал я. И хотел сказать: «Извините, тетенька, я здесь случайно…» Но сказал:
– Извини, друзья задержали…
И испугался, услышав свой голос. У Костра, по сравнению с моим голоском, был настоящий бас. Но убегать было поздно. Я понял, что окончательно влип. И, собрав последнее мужество, решил сыграть. В конце концов, она была одна без физрука.
Она замерла и внимательно посмотрела на меня. Даже голову набок склонила. Очень долго смотрела. Я чуть под землю не ушел от этого осмотра. Затем спросила настороженно:
– Это ты сейчас был под окном?
«Под каким окном?» – хотел я покончить с комедией. Но неожиданно испугался, что потеряю нечто такое, чего еще не знаю. И сгустил тембр.
– Ну, конечно, кто же еще!
– Стра-анно, – протянула она.
И зашла со стороны, чтобы лучше разглядеть мою харю.
Я сунул руки в карманы, достал сигареты, спички и без всяких церемоний закурил. И при этом еще осветил ее личико.
Она задула спичку и немного успокоилась.
– Ну что, успокоилась? – спросил я.
– По-моему, голос у тебя был другой, – ответила она.
– Главное, что морда все та же, – сказал я.
Она округлила глаза. Я понял, что захожу не в ту степь. И стал выруливать:
– Понимаешь, у меня голоса меняются в зависимости от настроения… Тогда было одно настроение, сейчас другое. Тогда я переживал, что ты не выйдешь, и голос был взволнованный, грубый. А сейчас вот радуюсь, и голос поэтому как колокольчик…
– Ага, и произношение стало другим?
– Конечно. А что ты имеешь в виду?
– А то, что стал похож на городского мальчика.
– А разве я тебе говорил, что я деревенский?
– А ты хоть помнишь, о чем мы говорили?
– Уже забыл. Меня в детстве роняли. С тех пор, что не нужно, я все забываю.
– Так-так!..
Она улыбнулась, оценив мою находчивость. Потом опять насторожилась и проявила совершенно непонятное упрямство.
– Нет, это был не ты. Тот был постарше. Ты уж совсем ребенок!
Последние слова меня больно задели. Хотелось быть кем угодно, хоть чертом, только не ребенком.
– В таком случае, – сказал я, – ты имеешь дело с оборотнем.
– Как тебя зовут? – неожиданно спросила она.
И неожиданно я ответил:
– Валентин.
– Валентин?!
У меня оборвалось
– Валентин. Надо же! А меня – Валентина. Как интересно!..
Было и в самом деле интересно.
Она приблизилась ко мне вплотную, и я почувствовал ее дыхание. И сам вдруг перестал дышать. Странное такое действие оказала на меня живая женщина.
Почему-то не верилось, что я – это я, а передо мной наедине – настоящая женщина. Женщина со своим женским телом, которое преследовало мое воображение всю жизнь. Лицо такой женщины до сих пор я видел сквозь какое-то стекло, через которое не мог его коснуться, не мог почувствовать дыхание ее и запах.
Ни одна сопливая пионерка, чем бы она ни намазалась, не будет пахнуть так, как пахнет взрослая женщина.
Сердце мое сделало попытку выскочить из груди. В мыслях пошел полный разброд. Из какой-то дальней извилины очень некстати выплыл Шиллер со своими стихами обо мне:
Едва завидя женский взгляд,Они дрожат и млеют,И замирают, и скулят, —Хотят, да не умеют.– Так ты не местный? – спросила вдруг Валентина после нелепого молчания.
Голос у нее был очень взрослый, очень правильный, с какой-то учительской дикцией. И вообще, она чем-то напоминала нашу немку, которая приезжала из Таганрога в нашу залевскую школу. Чужая, далекая, какая-то нерусская, но страшно манящая. При виде ее меня всегда донимали захватывающие фантазии.
Но в этом она сама была виновата, та немка. Оставила меня после уроков исправлять двойку, и я сидел, как баран, пялил на нее свои зенки. В конце концов она подошла ко мне, наклонилась, схватила меня за уши и лбом своим уперлась в мой лоб: «Ну что ты смотришь, Соболевский, что ты смотришь на меня, как кот на сало? Учи урок!» И до сих пор она стоит перед глазами со своим уроком! Тогда я первый и единственный раз увидел вблизи лицо взрослой женщины.
И вот теперь передо мной такое же лицо, смотрящее на меня.
– Ну, что молчишь? Откуда ты? Откуда ты взялся такой? А?
Я не успел опомниться, как выдал вторую ложь:
– Из Таганрога.
– А что делаешь здесь?
– Отдыхаю.
– А школу ты уже закончил?
– Конечно! Давно уже. Два месяца…
– А сколько тебе лет? – бесцеремонно спросила она.
– Семнадцать. А что?
– Ничего. Такой молоденький…
Я тут же пожалел, что не накинул себе еще годочек, и с досады сморозил: