Падение с яблони
Шрифт:
– Зато спеленький.
И так затянулся дымом, что бедные мои легкие чуть не лопнули. Она не отрывала от меня своих глаз.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ничего, – ответил я и повторил сумасшедшую затяжку.
– Ну хорошо. А что мы с тобой будем делать?
Вопрос загнал меня в тупик. Но неожиданно для себя я заговорил:
– Вообще-то, я очень люблю лунные ночи. Совсем не хочется спать… До утра вот так просиживаю на лавочке… Если хочешь, можешь составить мне компанию.
– И
– Да так… Обычно один…
– Ну-ну. И часто?
– Да нет… В общем-то, я образно говорю…
– Понятно, – сказала она и тут же ни к селу ни к городу влепила: – Так ты правда не помнишь, о чем мы говорили?
Но мне уже вспомнились лунные ночи из Мопассана, и я почувствовал себя уверенней.
– Знаешь, меня как-то больше волнует то, о чем мы будем говорить. Понимаешь, мне так нравятся эти ночи… Балдею от них. В городе ты никогда не увидишь такое небо и такую луну. Я, можно сказать, только из-за этого и живу летом в деревне. Нет, ты посмотри на небо!
Она посмотрела на небо. А я тем временем – на нее. И как будто от земли оторвался, как будто поплыл.
Она перевела взгляд на меня, улыбнулась и сказала:
– Романтик ты юный. Ну, пошли уже, что ли.
И вдруг взяла меня под руку. И прижалась к плечу. И после этого еще спросила:
– Тебе не холодно?
Я сказал, что совсем не холодно. И напрягся изо всех сил, чтобы не дрожать. Но меня трясло, как цуцика. Сигарета не помогала. К тому же она быстро закончилась. А закурить еще раз я не решался, чтобы не выдать волнения.
Мы шли, прижавшись друг к другу, как настоящие влюбленные, брели куда-то в конец скверика, туда, где находились укромные лавочки. Не знаю, какой черт подталкивал Валентину, но шла она именно туда, куда хотел бы идти я.
Она все сильней сжимала мою руку. А мне казалось, что она чувствует мое состояние и забавляется. Но управлять собой не мог, мешала дрожь.
Я хотел курить. Никогда еще не хотел так курить! Но левая рука была захвачена ею, а правая не могла забраться в левый карман за спичками. Пришлось подавить желание, чтобы она не освободила мою руку.
И я принялся нести всякую чушь про летние ночи и про полную луну. И сам уже понимал, что все это лишнее, но придумать что-то умней оказалось мне не по силам.
Наконец она будто сжалилась надо мной и разговорилась сама. Я испытал облегчение. Слушать всегда легче. Но я, честно говоря, и не слушал ее. Только делал вид, что слушаю. На самом деле голова была как улей, и я чувствовал только беспомощность.
Мы сели на лавочку под тополем. Совсем близко друг к другу, почти прижались, чуть ли не обнялись! А я почему-то вместо удовольствия мучительно дрожал.
Она опять спросила, не замерз ли я. И я сказал, что замерз. Тогда она по-настоящему меня
И тут до нас донесся шорох. Мы оглянулись и увидели толпу. Валентина вздрогнула и отшатнулась.
– Кто это? – испугалась она.
Я узнал своих друзей. Они столпились, как стадо овец, в десяти шагах. И послышался голос Костра:
– Леха, спички есть?
Дрожь моя внезапно исчезла. Валентина раскрыла рот и с удивлением осмотрела меня. Я вежливо извинился и подошел к пацанам.
– Какого черта? Вы бы еще со свечками приперлись! – процедил я сквозь зубы.
Костер оправдался за всех:
– Да мы просто так… Леха, ты не подумай… Просто интересно, как тут у тебя?
– А что, с Ленкой уже не интересно? Или к ней ты тоже кого-то отправил?
Костер отвесил челюсть, не найдя чего ответить. И я закончил:
– Все! Валите отсюда!
Стадо молча двинулось, шурша копытами по сухой траве. Никто и не вспомнил о спичках, которых, небось, у каждого в кармане было по два коробка.
Вернувшись к Валентине, я почувствовал себя неуютно. Она молчала и холодно держала дистанцию.
Я закурил, пустил дымок на луну. В голове роилась куча мыслей – одна глупее другой. В конце концов я сказал:
– Не обращай внимания. Это мои друзья. За меня переживали.
Валентина ответила молчанием. Я тоже не стал напрягаться.
И, когда я почти докурил сигарету, она заговорила с неприятным холодком:
– И как же все-таки зовут тебя?
Я посмотрел на нее глазами ягненка.
– Мы же познакомились. Я Валентин. Ты Валентина…
– А может быть, ты Алексей?
Пришлось изображать простачка.
– Ах, вот ты о чем!.. Лехой меня зовут, потому что фамилия такая – Алехин. С самого детства – Леха да Леха. Я привык, не обращаю внимания. А тебе что, не нравится?
Она опять недоверчиво промолчала.
Тогда я закинул ногу на ногу и, попыхивая сигаретой, тоже заткнулся. «Черт с тобой, – подумал, – захочешь уйти, держать не буду. В конце концов, – возмутился я, – почему это я должен обхаживать женщину, которой двадцать два года! Пусть сама и беспокоится. А нет – скатертью дорога! Пятнадцать лет жил без вас и на судьбу не жаловался».
Но тут она поежилась. Будто от холода. Затем прижалась ко мне. И я локтем нащупал ее грудь. И в зобу дыханье сперло! А она глаза свои – мне в лицо, в упор! Будто хотела отыскать в моем лице что-то еще, кроме того, что уже есть.
Я выбросил окурок, чтобы не дымить, и сам уставился на нее. Вроде бы ничего особенного, но так приятно, что голова начала потихоньку кружиться.
Нет, все-таки пятнадцать лет я не жил, если не знал этого. Я бы и сейчас все свои пятнадцать, не раздумывая, променял на минуту этого головокружения. Честное слово.