Падение сквозь ветер
Шрифт:
Магистр отрицательно помотал головой.
– Такое впечатление, что он маг, – сказал он. – Одет так строго. Жалко, что цвет плаща неизвестно какой.
– Красный он, верно! Как вы так догадались? Хороший был человек, всегда Буззу помогал деньгами, когда у него третий ребенок родился. И заказ на портрет Мастера он ему оформил.
– Был? – быстро спросил Валлент. – Неужели он умер?
Старик с остановившимся лицом повернулся к двери и сделал вид, что у него чрезвычайно туго со временем.
– Прошу вас, господин Наггульн, расскажите мне о Мегаллине! – вскричал Валлент, не зная, каким способом привлечь внимание старого художника, готового распрощаться с гостем.
– Откуда
– Я читал подписи к афишам, – пробормотал магистр.
Наггульн сел на стул и как-то обмяк, будто из него выдернули невидимый железный стержень.
– Я уже лет десять, как ничего не рисовал. Вы могли видеть мое имя на афише, только если в спектакле использовались старые декорации. А сюда меня Бузз пустил, сторожем, ведь я уже давно не работаю в театре… Они в конце июня приходили… Бузз и Мегаллин. Сейчас он, конечно, постарше выглядит, не так, как на старой картине, все-таки восемь лет прошло. Есть ведь и новая, Бузз ее не хотел писать, но Мегаллин сказал, что владелец этой картины скоро заработает на ней тысячи дукатов. Я в своей комнатушке лежал, то есть в чулане, а они здесь разговаривали, но мне все слышно было. Бузз очень быстро рисовал, ну и согласился наконец, но я слышал, что он был какой-то нервный и чего-то будто боялся. Через час магистр Мегаллин ушел, я заглянул сюда его проведать, а Бузз какой-то белый сидел на стуле, и руки висели. Я его растолкал, но он был очень слабый и не мог сам подняться. «Поверишь, нет, Наггульн, – сказал он мне, – всего час работал, а устал, будто весь день кирпичи таскал». Я посмотрел на мольберт, он был завешен куском ткани, я хотел его откинуть, но Бузз схватил меня за руку и не дал этого сделать. «Лучше не смотри, – сказал Бузз, – он совсем не похож на того мальчишку, с которым мы когда-то дружили». Так что я так и не увидел, каким стал этот Мегаллин. А Бузз отнес картину домой и, кажется, где-то спрятал, он не хотел ее никому показывать. Интересно, почему за портрет этого Мегаллина могут выложить тысячу дукатов? Вы не знаете, а?
Валлент помолчал, пытаясь осмыслить рассказ старого живописца. У него, конечно, было свое мнение на эту тему, но прямо высказывать его собеседнику он не стал.
– Наверное, он рассчитывает стать знаменитым, – предположил магистр, сознательно говоря о погибшем маге в настоящем времени. – Больше вы ничего не помните? – спросил он.
– Это все, – вздохнул старик и вышел из мастерской, приглашая Валлента за собой. Тот также покинул комнату, попрощался с Наггульном и двинулся к выходу, поместив приобретение в самый большой внутренний карман своего плаща.
Как ни душно было в здании, снаружи оказалось еще жарче, и Валлент решил с ветерком промчаться по Театральной улице до цирка. Но сначала он, наученный опытом, зашел в ближайшую к театру лавку и купил бутылку самого дешевого вина, уважаемого в народе.
В середине дня жители предпочли спрятаться под крышами домов. Одинокий всадник миновал пустынную Конную площадь и свернул на Помидорную улицу, от которой ответвлялась короткая кривая улочка без названия, упиравшаяся в цирк. Крупный яркий флаг, обычно развевавшийся над его крышей, бессильно обвис в безветренном воздухе. Почти вплотную к цирку стоял огромный дом, скорее напоминавший барак, в котором снимали квартиры или попросту жили артисты, обслуживающий персонал и их семьи. Возле него в пыли играли подростки, при появлении Валлента бросившие свои занятия. Тут же, поблизости, под навесом вяло переговаривались две старухи. Магистр подъехал к ним и степенно слез с лошади.
– Добрый день, дамы, – промолвил он с поклоном, привязывая
– Здравствуйте, господин, – нестройно ответили они.
– Меня зовут Валлент, – представился он. – Я пишу книгу об истории цирка, знаменитых артистах и драмах на арене.
Старухи переглянулись и недоверчиво покачали головами, и было отчетливо видно, что речь визитера до крайности поразила их.
– Вы это серьезно? – наконец выдавила одна из них. – Вы писатель?
– Разве в этом есть что-то странное? Как, по-вашему, люди будущего узнают о великих жонглерах и престидижитаторах? Мне нужно поговорить с пожилыми артистами, выступавшими еще в прошлом веке, расспросить их, как они жили и работали. Я хочу начать с самых древних времен и закончить нашими днями. К кому я могу обратиться?
Старухи надолго погрузились в молчание, хмуро изучая магистра и его лошадь. «Будущего…» – пробормотала себе под нос одна из них. Валлент не заметил, как мальчишки столпились позади него и молча переглядываются.
– Вам в пятую квартиру надо, – вдруг заявил самый смелый, – моя бабушка ходила по канату. Пойдемте в пятую, я вам покажу.
– Подумаешь, канат! – фыркнул другой. – Вот мой дед гири кидал одной рукой. Он, правда, умер в прошлом году. Но гири кидал будь здоров!
– Это что! – вступил третий. – Мне мама рассказывала, как ее бабушка глотала огненные шары, а потом выплевывала их и они взрывались.
Тут загалдели все разом, даже старушки очнулись и стали наперебой рассказывать о своей цирковой молодости – кажется, они дрессировали собак или что-то в этом роде. Так что магистр несколько растерялся, пытаясь из моря словесной шелухи выудить нужное ему сообщение. В какой-то момент ему показалось, что он услышал то, что хотел, от мальчика лет десяти, нерешительно стоявшего поодаль.
– Что ты сказал, малыш? – обратился к нему Валлент, преодолевая шум.
– Мой дедушка – клоун, – повторил тот через силу. Громкий смех товарищей сопровождал слова парнишки.
– Сам-то ты клоун, Фуллер! – крикнул кто-то, и гогот возобновился с новой силой. Но он тотчас прекратился, когда Валлент подошел к мальцу и положил руку ему на худое плечо.
– Пойдем к твоему дедушке, малыш, – сказал он. Тот недоверчиво поднял голову, но магистр сохранял серьезность, и Фуллер, торжествующе покосившись на товарищей, быстро пошел перед Валлентом, увлекая его в темные внутренности барака. Затхлый запах прогнивших деревянных перекрытий, старой штукатурки и скопившихся по углам кошачьих нечистот ударил в ноздри магистру.
Квартира клоуна располагалась примерно посередине здания, на втором этаже. Мальчик распахнул перед гостем дверь, и Валлент оказался в неожиданно опрятном жилище, хоть и бедно меблированном. Из кухни, где на плите скворчала сковорода с чем-то аппетитным, вышла женщина средних лет и вопросительно воззрилась на магистра.
– Мама, господин Валлент – писатель и хочет поговорить с дедушкой, – выпалил парнишка и бросился в соседнюю комнату, где, по всей видимости, и находился престарелый клоун.
– Но ведь он почти ничего не слышит! – удивилась хозяйка. Откровенно говоря, Валлент с самого начала не слишком рассчитывал узнать здесь что-нибудь действительно интересное, но известие о глухоте клоуна все же огорчило его. Он прошел вслед за Фуллером и увидел сидящего на кресле сгорбленного старика, совершенно лысого. Он безучастно внимал внуку, который пытался что-то ему втолковать, засунув губы в отверстие слухового аппарата. Магистр обрадовался, что ему не придется вновь излагать свою легенду. Старик выслушал объяснения и обратил взгляд на вошедшего гостя, одновременно поворачивая к нему слуховую трубку.