Падение Софии (русский роман)

Хаецкая Елена Владимировна

— Что ж, как угодно, — отозвался гусар, почему-то обижаясь. — Я, конечно, не старушка княжна, мне вас манерам учить не с руки… А вы даже имени своего мне не сказали.

— Вы мне своего тоже, — возразила Соня.

— Я сказал — корнет Вельяминов.

— Я тоже, в таком случае, сказала — Думенская.

— Михаил.

— Софья.

— Вы танцуете?

— Нет. Вы же видите, что я в трауре.

— Это жаль. Я бы вас, пожалуй, пригласил на пробу. Мне кажется, вы должны очень легко танцевать.

И, прихватив по дороге два бокала с шампанским,

гусар отбыл обратно к Тамаре Вязигиной с полным докладом о произведенной разведке.

К Соне между тем подбежала до крайности взволнованная Полин. Она так тяжело дышала, словно проделала долгий путь через пустошь, спасая свою жизнь от разбойников.

— Софи! — вскричала Полин шепотом. — Решается моя жизнь! Спасайте меня, дорогая подруга, иначе мне гибель!..

Соня, высоко подняв брови, уставилась на Полин.

Та покачала головой:

— Не делайте больше такую гримасу, у вас от нее весь лоб в крошечных морщинках, а это некрасиво. Я стараюсь вообще не шевелить лицом, чтобы остановить старение.

— Я всегда буду молодой, — ответила Соня. — И умру молодой. Точнее, когда я умру, я буду старая, но прежде этого останусь вечно молодой.

— Софи, спасите меня, — прошептала Полин. — Я хочу упросить ее сиятельство, броситься к ногам…

— Зачем? — удивилась Соня. — Да здесь как-то и неудобно бросаться к ногам. Княжна играет сейчас в карты с какими-то стариками.

— Подпоручик Рыжов взялся ухаживать за мной… Софи, я умираю… Он приглашает меня на вальс и вторую мазурку. Что делать? Я не смею отказать. Но ее сиятельство могут быть прогневаны. Я на перепутье и хочу броситься к ногам.

— А я здесь при чем? — спросила Соня.

— Если мы бросимся вдвоем, — сказала Полин, и ее глаза сделались безумными, — то ее сиятельство позволят. Не захотят лишить меня счастья.

— По-моему, Полин, княжне до вас сейчас очень немного дела, — проговорила Соня. — Танцуйте себе, с кем хотите.

Полин окинула Соню взглядом.

— Я не такая храбрая, как вы, Софи, я боюсь побоев. А после Катиной смерти, которая проистекла от чрезмерного увлечения танцами, княжна особенно следит за нравственностью.

Соня молча пожала плечами и отошла. Ей было скучно продолжать этот разговор.

Она принялась опять разгуливать по залу, выглядывая то в одно, то в другое окно и любуясь видами. Виды, впрочем, были так себе, но все прочие зрелища увлекали Соню еще меньше.

Неожиданно кто-то произнес прямо у нее над ухом:

— Танцы — бесчеловечное изобретение человечества, нарочно созданные для взаимного издевательства. Не находите?

Соня обернулась.

Перед ней стоял молодой человек с бледным лицом, покрытым пламенеющими прыщами. Он был одет строго, даже элегантно, однако держался скованно — очевидно, находясь в непрестанном памятовании своих прыщей.

— Петр Потифаров, — представился он.

— Софья Думенская, — ответила Соня.

Он чуть прищурился.

— А я ведь вас не знаю.

— Я вас тоже не знаю, — засмеялась Соня. — Впрочем, вы милый.

—

Мне больше лет, чем можно было бы подумать, — Потифаров коснулся лба, намекая на основной недостаток своей наружности, — позднее созревание. Проистекло, полагают медики, от чрезмерного увлечения книгами. Люблю историю, знаете ли, и преклоняюсь перед философией. Вы изучали уже «Книгу мертвых»? Я прочел все, особенно древнеегипетскую. Там миллионы разных толкований, а из иероглифов у меня самые любимые — в виде глаза и в виде такой сложной штучки, трудно объяснить на пальцах… Позвольте, я начерчу.

Он принялся водить пальцем по подоконнику.

— Вот так, здесь такие пимпочки, и тут еще перевязочка. Называется «Са».

Соня сказала:

— Это просто поразительно. Откуда можно знать, как это называется? Разве кто-нибудь сейчас говорит по-древнеегипетски?

— Несколько профессоров египтологии весьма бойко общаются между собою на этом языке, — поведал Потифаров. — Я присутствовал на одном диспуте в Академии. Диспут был открытый, прийти мог любой человек, а я все-таки без пяти минут студент и весьма интересуюсь… Звучит чрезвычайно любопытно, особенно если закрыть глаза и все это себе наглядно воображать… Я и воображал, и перед моим внутренним взором непрестанно скакали различные иероглифы. Но потом другой профессор начал возражать, а ему возразили, что он принадлежит к фиванской школе, а эти двое профессоров — к мемфисской, и что амонопоклонники совершенно не понимают птахопоклонников, и что это абсолютно естественно, потому что в Древнем Египте они тоже друг друга не понимали. То есть, вообразите… как вас зовут, вы сказали?

— Софья Думенская.

— Вообразите, Думенская, — все было абсолютно как в Древнем Египте! Я ощущал себя на берегах Нила!

Потифаров крепко пожал Соне руку своей влажной прохладной рукой и отошел.

Проносясь мимо в вальсе с гусаром Вельяминовым, Тамара Вязигина едва не сбила его с ног. Вельяминов что-то сказал Тамаре на ухо, Тамара засмеялась, а Потифаров сердито махнул рукой. Соня оперлась руками о подоконник. Проскакала, вальсируя, Полин. Она впилась в плечо подпоручика Рыжова с безумной силой, глаза ее были полузакрыты, губы шевелились. Подпоручик Рыжов имел ошеломленный вид.

Потифаров опять подошел к Соне.

— Я уверен, что он назвал меня «дураком», — прошипел он, провожая взглядом Вельяминова, который продолжал что-то нашептывать красавице Тамаре. — Полагаю, я обязан теперь вызывать его на дуэль.

— А вы знаете какие-нибудь неприличные слова на древнеегипетском языке? — спросила Соня.

— Что? — удивился Потифаров.

— По-русски я много знаю, знаю и на латыни, — сказала Соня. — У меня был частный учитель классической латыни, недолго, правда. Приходил к отцу пить. Как выпьет — так обучает меня непристойностям. Римляне, говорит, весьма много их писали на стенах, и раскопки городов Помпеи, Стабии и Геркуланум открыли нам глаза на античность… А древние египтяне что на стенках писали?