Падение Света
Шрифт:
Ардата обернулась к К'рулу: — Обман! Ты все спланировал!
— Не глупи! — рявкнул К'рул. — Мы ничего не знали о твоем Тел Акае!
— А Скиллен?
— У него свое разумение. Но разве это удивит тебя или меня, Ардата?
— Тогда… он ушел во владения драконов? Сошел с ума? Его порвут на куски!
— Ну, не в первый раз попытаются.
Ардата смотрел на Скабандари. — Что ты наделал, Тисте!
— Просто указал на этого мужчину, миледи.
Ардата зарычала, готовая уйти в храм, но К'рул преградил ей дорогу. — Еще мгновение. Нужна твоя помощь.
Ошеломленное неверие на ее лице показалось Скабандари почти
— Врата моих Садков, те, что будут сторожить драконы.
— Что с ними?
Короткая, бурная вспышка разочарования исказила лицо К'рула. — Чего стоит стража, — сказал он медленно, едко, — если ей позволяют делать что захочется?
Она скрестила руки. — Продолжай.
— Нужен твой талант… с сетями. Или скорее, с цепями.
— Ты… хитрый ублюдок… Еще чего-то попросишь?
— Да. Нужно скрепить труп драконицы на южном береге Витра.
— Зачем?
— Он мне нужен.
— Зачем?
— Он принадлежал Корабас, вечно гонимой сородичами. Она была…
— Пожирательницей Магии. Бездна подлая, К'рул. Но зачем тебе… труп?
Он потер лицо. — Гм, верно. Сложное дело, но кое-кто неподалеку завершает ритуал открытия врат Садка Смерти.
— Отметь мое необычайное самообладание, К'рул. Я еще не задушила тебя.
— Моя вера в тебя покоится на прочных основах.
— Что взамен за это?
— Твоя любимая сбежала из Витра в брюхе Корабас. Вошла в залы Харкенаса и выбрала себя имя Т'рисс. Ардата, моя сила простерлась над всем королевством. Она может скрыться от другого Азатеная, но не от меня. Соответственно, едва закончим, я отведу тебя к ней.
— Садок Смерти? Ты тоже сошел с ума, К'рул. Кто им правит?
Бог улыбнулся. — Пока никто. Сделка заключена?
— Да, хотя уверена: еще о ней пожалею. Каждые врата — ловушка? Признаю, эта идея меня вдохновляет.
— Я надеялся.
Они ушли в храм.
Скабандари вернулся к Оссерку. Тот отчасти успел оправиться и стоял у гаснущих углей кострища. — Милорд, нас ожидает опасное странствие.
— Мы не выживем без лошадей.
— Тогда я попрошу К'рула.
Оссерк плюнул в угли. — Заключай сделки с Азатенаями — и они завладеют твоей жизнью, Скара. Нет, мы найдем иной путь, и если умрем в дороге — пусть так. Этой ночью я узнал истину своей никчемной души. Друг мой, я стою, полный стыда.
Отведя взгляд, Скабандари невольно уставился на бледную гладь далекого Витра. — Значит, наше странствие поможет выковать тебе новую душу.
Смех Оссерка был коротким и грубым, полным презрения к себе. — Боюсь, тебе досталось слишком мало материала для работы.
— Сожаление — лучшее чувство. С него и начнем.
— Твоя вера может оказаться напрасной, Скара.
Тот улыбнулся. — Мне тоже предстоит немало уроков, Оссерк. Что ж, оценим друг друга, а когда предстанем перед Премудрым Градом, снова откроемся и увидим, многое ли изменилось.
Оссерк далеко не сразу кивнул. — В задней комнате храма хранятся припасы. Вода, пища. Не замечал, чтобы Азатеная ела или пила, разве что ради удовольствия.
— Так возьмем сколько сможем — и в дорогу.
— Скара, сейчас полночь, я утомлен!
— Как и я, но будь я проклят, если заночую в их обществе. Какое новое употребление могут нам найти?
ДВАДЦАТЬ ТРИ
— Неужели мы отыщем
Ханако со вздохом поглядел туда, где Эрелан Крид сидел на корточках, беспрестанно бормоча о нездешних страстях на смеси языков, почти всегда чуждых ему и Лейзе. Он пробудился две ночи назад, раздраженный и рассеянный. Эрелан Крид, как и предсказывал Джагут, стал чужаком, воином, затерявшимся в тайных мирах и не своих воспоминаниях.
Крид отвернулся от них и костра, широкая спина, словно стена, спрятала огонь от мрачных глаз, измученного лица. Он ритмически проводил рукой по бороде, иногда останавливаясь ради короткого жуткого смеха.
— Забудь, — посоветовала Лейза. — Я раздражена твоим невниманием, Ханако Весь-в-Шрамах. Отринуть ли все ограничения? — Она начала расстегивать рубашку. — Столь жадная до откровенности… — одежда соскользнула на землю, — вся распаленная желанием, раба чувственных похотей…
— Госпожа Огня! Твои мужья…
— Мои мужья! Плесень на скале! Оторванные руки и ноги! Гнилые тела, что уже никогда не родят скромной улыбки, не вздрогнут! Языки выклеваны воронами, не слышать мне жарких стонов или жалких упреков! Ах, пустое эхо моих ушей! А ты, юный смельчак, воин! Смотри, как я облизываю губы — нет, не эти губы, дурак! — иди ближе, прежде чем смерть накроет нас грудами валунов и грязной пыли!
Ханако сжал руками голову. — Довольно! Есть ли слава в легкой сдаче в плен! — Едва слова вылетели, он прикусил язык. Но было поздно.
Стон Лейзы Грач затих, оставив тишину. Он смотрел в костер и лишь слышал, как она подбирает рубаху. Наконец раздался голос. — Мой путь оказался ошибкой, увы. Хитрая ловушка не удалась. Щенок загнан в угол, хвост поджат, как и член, когти готовы рыть землю, лапы так и рвутся бежать. Глупая Лейза, ты ослепла? Он сам желает быть соблазнителем! Не для него подбегать к ноге! Нет! Как указал Гневный Владыка, он хочет быть завоевателем.
Ханако что-то пробормотал.
Раздавшийся хохот Эрелана Крида был ужасающе жесток; воин заговорил с ними в первый раз после возвращения памяти. — Сестра охотится за мной. Нет спасения. Мы должны странствовать по ночам, дети Килмандарос. Сука жаждет моего семени и заберет его из трупа Тел Акая, если будет нужно. Так бежим в безвременье, и поскорее.
Встав, Ханако шагнул к Эрелану. — Кто говорит твоим языком?
— В крови память, дитя. Нужда бессмертна. Мщение важней всего, не умирает, никогда не гаснет и не холодеет. В сердце моем пылает сопротивление, и пламя не погасить. Сопротивление и вызов, что за дикарские чувства, что за чистый… ужас. — Он оскалил им зубы. — Лишь среди Джагутов она испытает сомнение.