Падение Света
Шрифт:
— Тогда… гражданская война нужна Матери Тьме?
Его лицо помрачнело. — Ах ты, смерт… — он одернул себя и сказал спокойнее: — Нет. Это детище всех вас. Всех лиц в боевом строю, всех отдающих команды губ. Она рождена теми, что отвернулись, хотя не должны были. Теми, что ставили целесообразность выше достоинства, сделав королевство миром зимы, слишком суровым и жестоким для сентиментальных глупцов. Теми, что лишены воображения и храбрости…
— Храбрости? Ты, скрывшийся в этом… в этом ничто… смеешь бросать вызов нашему мужеству?
— Считаешь себя смелым,
— Без сомнения!
— Тогда… отложи меч.
— Сдаться?
— Ты так это назовешь?
— Они возьмут город! Поставят второй трон! А, ты, консорт, будешь изгнан!
— Все это, — отозвался Драконус, — не откровение.
Сильхас Руин покачал головой. — Никто не посочувствует твоему бедствию, Драконус. Не после всего. Пролилось слишком много крови.
— А, и это ты тоже вменяешь мне в вину?
— Тебя будут гнать…
— И тогда они, — вмешался Келларас, словно расталкивая мужчин, — разобьют сердце Матери.
Голос его заставил замолчать и Драконуса, и Сильхаса; последний беспомощно повернулся к капитану.
— Итак, — сказал Драконус после долгой паузы, — чего ты от меня ждешь?
— Она слушает, лорд Драконус?
Тот покачал головой: — Сейчас это наш мир, старый друг, — и добавил, чуть склонив голову: — Вижу, рука твоя не оторвалась от меча. Значит, никакой капитуляции.
— Мы не можем, — бросил Сильхас. — Слишком многое мы проиграли. Проиграли всё.
Драконус неспешно кивнул, задумавшись и сузив глаза. Встал, ожидая.
Сильхас Руин колебался.
Слезы заполнили глаза Келлараса, но он не мог отвернуться. «Нет. Сильхас, не делай так».
— Достойное дело, лорд Драконус, отступить в сторону.
— Я уже отступил. Думаешь, я сам добивался роли консорта?
— Тогда… отступись снова.
— А, понимаю. Получается, один все же должен отступить.
— И…
— Достойное дело, — закончил Драконус и кивнул, отводя глаза.
«Она не простит тебе, Драконус. Не соглашайся. Я тебя понимаю. Я нашел такую любовь, любовь, что не отпускает тебя ни на миг. Сильхас готов сделать честь врагом, убийцей любви». — Он набрал воздуха, чтобы сказать…
— Ты говорил о моих домовых клинках.
— Когда я приехал, сир, их знамена были видны на севере. Идут по лесу колонной.
— Ага.
— С ними мой брат Аномандер.
Келларас вздрогнул.
— Но, — продолжал Драконус, — ты все же просишь командования.
— Вы отлично знаете его дилемму, — резко сказал Сильхас. — Она запретила ему обнажать меч.
— И вы верите, сир, что он не нарушит запрета?
— Он Первый Сын Тьмы!
Тихая, слабая улыбка смягчила суровое лицо Консорта, но он не поднимал глаз. — Как скажете. Полагаю, вам лучше знать замыслы брата. Очень хорошо. Но своих клинков я сохраню. — Он повернул голову и смерил Сильхаса тусклым взором. — В изгнании.
Сердце дрогнуло в груди Келлараса, заставив задержать дыхание.
Сильхас Руин имел достоинство поклониться. Или то была непреднамеренная насмешка? Келларас никогда не сможет простить его… — Лорд Драконус, вы пойдете с нами?
— Вскоре. Дверь прямо за вами. Ждите меня в коридоре.
— Попрощаетесь?
Вопросом он словно
Командир набычился, словно не понимая, какую рану нанес Драконусу. Келларас подошел и схватил его за руку. — Скорее, сир.
Он почти тащил Сильхаса к двери. Пошарил рукой и кое-как нашел засов. Дверь открылась в сиянии света, почти ослепив его. В последний миг, проталкивая Сильхаса через порог. Келларас оглянулся.
Консорт стоял и смотрел им вслед. Муж, лишившийся любви, ощутивший на губах холодный поцелуй чести. Единственный здесь, кто знал, что такое мужество.
Келларасу никогда не забыть этого взгляда.
* * *
Едва они ушли, Драконус устало махнул рукой, и Гриззин Фарл появился из темноты.
Азатенай подошел и положил руку на плечо Драконуса. — Прости, я не смог защитить твою любовь.
— Ты никогда не мог. Кажется, я тоже.
— Не знал, — вздохнул Гриззин, — что любовь умирает множество раз.
Драконус хмыкнул: — У нее врагов без счета, дружище. Без счета.
— Почему, интересно?
— Для тех, что не знают любви, она — слабость. А попавшие в горькие, сладкие объятия ведут жизнь в осаде.
— Слабость? Вот суждение, рожденное завистью. А твоя осада… — Гриззин снова вздохнул, качая головой. — Мне ли изрекать глубокие истины? От меня сбежала жена!
— Твоя любовь ослабела?
Гриззин некоторое время обдумывал вопрос. — Увы, ни в малейшей мере. А она… спорим, она может швырнуть горшок через половину материка, словно через комнату?
— Ну, — улыбнулся Драконус, — я видел, как ты пригибаешься от малейшего звука.
— Да, любовь ее тверже железа.
Мужчины замолчали. Драконус шагнул к двери. Гриззин не сделал шага следом. — Драконус?
Консорт чуть вздрогнул, но не повернул головы. — Да?
— Куда ты пойдешь?
— Так далеко, чтобы услышать, как рвется связь.
Гриззин быстро отвел взгляд, пряча внезапный наплыв чувств. Заморгал во тьме. Услышал, как отворяется и закрывается дверь. И лишь тогда шепнул: — Прости.
Потом пошел искать ее. Любовь не будет тянуться, ее не нужно будет рвать. Он принесет Матери Тьме слова, подобные острому ножу. Он ведь, в конце концов, Защитник Пустоты.
* * *
Едва жители вышли на улицы, привлеченные чем-то тревожным и невыразимым, как странная лихорадка поразила беспокойные толпы. Словно зараза проникла с потоками воздуха, слишком медленными и беспорядочными, чтобы зваться ветром или вихрем; и зараза похищала разум, навевая жажду насилия. Бывают времена, когда народы бредут без цели, выбиваясь за границы цивилизации под слепящий свет или в кромешную тьму, навстречу воплям в ночи или обжигающему поцелую пламени. Но иногда отход бывает не так ярок, хотя более глубок. Откровение побивает лихорадку, поглаживая лбы холодным воздухом, и отступают судороги, высыхает пот. Начинается новый день. Откровение, увы, несущее сокрушающую истину всем, кто желает открытий.