Падение Трои
Шрифт:
— Но у меня не такое положение…
— У меня такое. Могу я взять распятие? София, ты не принесешь мне воды из колодца?
— Напоминает богохульство, герр Оберманн. — Говоря это, Десимус Хардинг улыбался. Он казался довольным. — Не знаю, могу ли я это разрешить.
— Ничего не поделаешь. Нужно снять с этого дома тяжкое бремя. — Десимус Хардинг, Сайрус Редцинг и Леонид вышли следом за Оберманном и неловко выстроились рядом с тропинкой. — Подойди, София, — сказал он. — Ты принесла воды?
Она наполнила небольшую глиняную миску водой из колодца у дороги и встала рядом с ним.
Оберманн вытянул перед
— Arma virimque саnо! [15] — он произнес эту фразу громко, чтобы ее слышали жители деревни, вышедшие на порог наблюдать за событиями. — At pius Aeneas per noctem plurima volvens [16] . — Отчетливо выговаривая слоги, он принялся кропить входную дверь и стену дома водой из миски.
15
Битвы и мужа пою! (лат.) Здесь и далее в этом фрагменте Оберманн цитирует "Энеиду" Вергилия. Цитаты даны по переводу С. Ошерова.
16
Благочестивый Эней, от забот и дум не сомкнувший глаз во всю ночь! (лат.)
— Он читает Вергилия из разных мест, — прошептал Десимус Хардинг Сайрусу Реддингу. — Это, несомненно, богохульство.
— At regina iamdudum sauca cura! [17] — Оберманн брызнул водой на землю перед домом, затем приложил распятие к стене. — Anna soror, quae те suspensam insomnia terrent! [18]
Софию удивили действия мужа. Она сразу же поняла, что он цитирует эпическую поэму Вергилия, и не вполне одобрила это.
17
Злая забота меж тем язвит царицу, и мучит! (лат.)
18
О Анна, меня сновиденья пугают! (лат.)
— At pius exsequiis Aeneas rite solutes, aggere composite tumuli postquam alta quierunt! [19] — Деревенские замерли, пораженные торжественностью обряда, а те, кто жил в этом доме, обнимали друг друга. Оберманн снова поднял распятие. Затем, в завершение, встал на колени и поцеловал его. Когда он поднялся с колен, жители деревни зааплодировали. Он проревел: — Очищен! Очищен! Arindi! — Затем подошел к Сайрусу Реддингу, в замешательстве наблюдавшему за церемонией. — У нас есть лошадь и телега для профессора Бранда, — сказал он. — Времени терять нельзя.
19
Здесь же скончалась и ты, Энея кормилица, чтобы память навек о себе завещать побережиям нашим! (лат.)
— Что
— Как вы думаете? Я очистил дом.
— С помощью Вергилия?
— Он пришел мне на ум. А разве первые отцы церкви не называли его "божественным Вергилием"? Идем. Мы должны увезти профессора, пока он жив.
Оберманн вернулся в дом и с помощью Леонида и Софии вынес Бравда на соломенном тюфяке на улицу. К дикой оливе была привязана лошадь, запряженная в телегу, и Бранда отнесли туда. Оберманн снова обратился к столпившимся жителям деревни.
— Видите, — сказал он. — Он не умер! Он жив! Olmedi! Yasiyor!
Они ехали через равнину, Оберманн и Реддинг сидели рядом на той же скамейке, что и кучер.
— Ни один греческий или турецкий капитан не возьмет его, — объяснял по дороге Оберманн Реддишу. — Я нанял лодку, которая отвезет нас от берега Эзина. Придется идти вдоль побережья Мраморного моря, останавливаясь, чтобы покупать провизию.
— Это затянется надолго!
— А как еще, по вашему мнению, мы сможем попасть в Константинополь? Ведь мы не можем полететь туда. У нас нет ковра-самолета.
— Он не переживет поездки.
— В таком случае, его придется похоронить в море.
— Профессор Бранд американский гражданин!
— Посейдон ничего не знает об Америке, мистер Редцинг. Он примет профессора.
— Но ведь существуют определенные правила. — Оба они говорили, понизив голос, а София и Леонид наблюдали за больным в скрипучей тряской телеге.
— Мы здесь не в девятнадцатом веке, дорогой сэр. Мы вернулись далеко назад.
— Генрих! — окликнула Оберманна София. — Генрих! Он умер.
— Умер? Упокой, Господи, его душу. — Оберманн пробрался к телу, приподнял запястье. — Пульса нет. Ты права.
— Он умер так тихо, — сказала она. — Так незаметно.
Сайрус Реддинг снял соломенную шляпу.
— Ситуация очень необычна, — сказал он. — Я в растерянности.
— С вами Оберманн, — сказал Оберманн. — Все будет хорошо. Преподобный Хардинг, прошу вас, послушайте меня минутку. Мы подъедем к берегу и там снимем с телеги нашу драгоценную ношу. Тогда вы сможете прочесть погребальную молитву.
— Но ведь должно состояться дознание, герр Оберманн. — Сайрус Реддинг взглянул на Хардин- га, ожидая поддержки.
— Вы действительно думаете найти коронера и коллегию присяжных на равнине Трои?
— А что консул сообщит в Гарвард? — спросил Оберманна Хардинг. — И родственникам профессора? Мне просто хотелось бы знать.
— Он должен будет сказать, что профессор Бранд умер от чумной лихорадки, и его необходимо было похоронить незамедлительно. Здесь так принято. Я напишу подтверждение для канцелярии в Константинополе. Если вы сделаете то же самое, преподобный Хардинг, это будет принято.
— А как же Кадри-бей? — София казалась невозмутимой. — Он будет возражать.
— Ему и знать об этом не надо. Профессор неожиданно уехал в Константинополь.
Хардинг и Реддинг молчали, а лошадь с телегой медленно продолжали свой путь по равнине.
Когда кучер подъехал к берегу Эзина, они, один за другим, медленно слезли на покрытую галькой землю. Волны Эгейского моря шумели в лучах раннего вечера, бросая на них странный отсвет, а они бережно сняли с телеги и уложили на землю тело Бранда.