Падшие ангелы Мультиверсума
Шрифт:
Охраннику это наконец надоедает. Он кладет ладонь на пояс и выпячивает грудь в кевларовой кирасе.
– Два шага назад, – приказывает он. – За желтую черту. И если у вас нет пропуска, то…
– Мир. – Монах поднимает руку с молитвенником. –Я бы прочитал тебе, сын мой, соответствующую выдержку из жития святых. – Он щелкает магнитными застежками стального оклада, и молитвенник раскрывается.
– Не надо мне… – Охранник изумленно замолкает.
Вместо пластиковых листов внутри пустотелой обложки-коробки он видит «стигмат». Переделанное из строительного гаусс-гвоздомета оружие уличных психов.
– Но времени на проповеди у меня нет, – заканчивает фразу монах, вынимая пушку из коробки и приставляя ее ко лбу охранника, – Потому, сын мой, если ты еще не торопишься на небеса, как невинный мученик, то открой эту дверь и уступи нам дорогу. Иначе я считаю до трех и вышибаю тебе мозги к божьей матери. Аминь.
Климентов профессионал, а не дешевая штафирка, нацепившая дареные шевроны и не знающая, с какой стороны у «шталь-фауста» ствол. Он побывал в немалом количестве разных по тяжести переплетов, «ловил» пулю и нож. Последний раз пришлось заменить насаженную на шило почку. Руководство ценило его за редкие качества бойцовой ищейки. В их числе не последним стояло проверенное животное чутье.
И в этот раз оно его тоже не подвело. Но все же к тому, что случилось, он не был готов. Да и кто был?
– Черт! –сказал Климентов. – Вот черт! Перемахнувший через кровать Тиссен закрылся от медбрата подушкой. Глупый жест, если забыть про инъектор. Желтые пятна успокоительной сыворотки расплываются по наволочке. Прострелить пенопластовый наполнитель инъектор оказался не в силах.
– Твою мать! – воскликнул майор, пациент ловко выбил шокер из руки медбрата. Мгновение спустя шокер, установленный на максимальное напряжение, прижимается к основанию черепа трансвестита. Мягкий хруст сломавшейся в судорожном пароксизме шеи не слышен, но Климентов его хорошо знает. Так же как и то, что обычный клерк «Глобалкома» не имеет представления, как убить человека больничным шокером. А если и имеет, то откуда такая уверенность в претворении теории, так сказать, в жизнь?
Выводы? Выводы Климентов собирается делать потом. Сейчас у него и у доктора Лазарева нет времени. Подбежав к двери, он раскалывает локтем защитное стекло и бьет по кнопке аварийного запора. Вовремя. Из коробки основного замка поднимается дым. Сообразительный Тиссен вставилв нее с другой стороны активированный шокер. Если бы не майор, он бы уже выбрался из палаты наружу.
Ну а что он собирается делать теперь?
– Доктор, бегом в кабинет! – кричит Климентов. – Вызывайте помощь! Быстрей!
Пристегнутый к воротнику коммуникатор верещит. Климентов выслушивает сообщение, мрачнея и тиская кобуру,
– Все ясно, – говорит он. – Если нужно мое мнение, то я против перегруппировки сил. Удвойте посты в красных секторах и направьте два подразделения на пятый этаж. Да я знаю, что ты мне не подчиняешься, идиот! – кричит он, срывая коммуникатор и зажимая его в побелевшем кулаке у рта, – Ты подумай башкой…
Оборвав тираду, он смотрит на маленький онемевший шарик. И бросив его на пол, давит каблуком, как орех. Дебил начальник смены отключил
– Ладно. – Климентов выдергивает из кобуры портативный разгонник «Отоко». Маленький и смертоносный, как это принято у японцев. – Посмотрим, что там у вас.
Огромное тело медбрата, неведомо как брошенное Юргеном, своими ста сорока килограммами пробивает бронированный пластик окна. И, сбив майора с ног, распластывает по полу. Поэтому, чудом не лишившись сознания, он участвует в дальнейшем, только как зритель,
Это спасает ему жизнь.
Тиссен выскакивает из разбитого окна. Слева от него коридор, справа лифтовая площадка. Перед ним, придавленный тушей медбрата, майор Климентов, тщетно пытающийся высвободить руку с пистолетом.
Встретившись взглядом с пациентом, майор внутренне вздрагивает. В паре жирных от смазки дульных каналов больше выразительности, чем в глазах Юргена. И больше надежды на милосердие. Впервые за восемь лет работы Евгений Климентов отчетливо понимает, что сейчас умрет.
Его несостоявшийся убийца всем телом поворачивается в сторону коридора. Майор видит то же, что и он, – семерых человек в черных плащах ритуального вида. В руках у них совсем не ритуальные гвоздометы. Юрген смотрит на них, как бы сомневаясь…
– Беги!
…и, развернувшись, бежит в сторону лифтов. Наверное, эти семеро – те самые «они», о которых он кричал. Значит, не бред.
Первый из семерых бросает вполголоса «лежи», проходя мимо Климентова. И майор лежит. Если человек со «стигматом» скажет ему «пой», майор запоет. Непослушание перед лицом явно превосходящей силы он считает безрассудством.
Но вокальные данные Климентова интересуют человека в черном гораздо меньше, чем Юрген Тиссен, попавший в ловушку с тремя закрытыми лифтовыми дверьми. Бежать ему дальше некуда. Прятаться негде. И времени ждать лифта у него нет.
Первый из шестигранных стальных гвоздей длиной ровно девять дюймов уже покинул ствол «стигмата».
С расстояния меньше десяти метров очень трудно промахнуться по мишени размером с человека. Особенно если в твоих руках привычное оружие и такая мишень для тебя не в новинку.
Человек в черном промахивается не полностью. Заточенный стальной стержень по касательной задевает плечо Тиссена, унося с собой кусочек голубой больничной рубахи и лохмотья тканей. Это вместо того, чтобы пробить насквозь голову, в которую стрелок целился. Видно, рука дрогнула, бывает, особенно если на ходу и из такой тяжелой и неточной дряни, как «стигмат».
Стреляет его товарищ рядом. На этот раз в «молоко». На сжавшемся в комок Тиссене ни одной новой царапины. Повезло.
Третий выстрел не может не попасть в цель. Направленный в живот гвоздь летит в упор.
И тут становится понятно, что дело не в стрелках. Немыслимо изогнувшись, Юрген увертывается от заряда. Такие фокусы иногда проделывают нашпигованные акселераторами теки. Или «новые люди» с перенастроенной нервной системой. Для обычного натурала они непосильны.
Но даже внезапно приобретенная сверхувертливость Тиссену не поможет. В обойме «стигмата» двенадцать гвоздей. Семь пистолетов. Восемьдесят четыре гвоздя. Слишком много, если стрелять с пяти шагов,