Падшие в небеса.1937
Шрифт:
Павел старался не отвечать Лепикову. Хотя тот изредка даже угощал его папиросой. Он приносил их после допроса. Как пояснял бывший совхозный прораб, он выпрашивал «курево» у конвоиров. Его «подельник» Гиршберг лежал в тюремном лазарете, и как говорил Лепиков, допрашивали бывшего директора совхоза прямо там. А были эти самые допросы у Лепикова почему-то каждый день в одно и то же время. Павлу и это не нравилось, хотя курить лепиковские папироски он отказать себе не мог.
Старик Оболенский появился в камере как святое видение! Он выглядел очень плохо. Совсем ввалились глаза. Огромная борода покрывала его щеки.
Обомлевшие обитатели камеры смотрели на Оболенского как на человека, вернувшегося с того света. Особенно испугался Лепиков. Он по-собачьи встал в угол и молча, смотрел на Петра Ивановича. И Клюфт, и прокурор тоже не решались первыми спросить Оболенского о его скитаниях по тюремным казематам. И лишь когда в коридоре немного стихли шаги конвоиров, Павел рухнул на табуретку рядом с Петром Ивановичем.
Старик внимательно посмотрел на Клюфта и тихо сказал:
– Вы, я тут вижу, тоже очень плохо выглядите. Очень плохо, молодой человек. Тоже не сахар, видать. Что происходит?
– Они не дают мне спать, – словно мальчишка пожаловался Павел.
Ему так хотелось разрыдаться. Но Клюфт сдержался и лишь тяжело вздохнул. Сухая морщинистая рука опустилась на его плечо. Оболенский покачал головой и громко, так, чтобы слышали другие, сказал:
– Это они умеют. Они умеют пытать людей.
И тут же, наклонившись, зашептал Павлу почти в ухо:
– Вас поведут на допрос в ближайший день. Я знаю… я проходил это! Помните: вы не должны ничего подписывать. И главное, сначала вам предложат хорошую пищу. Ну, я думаю, борщ там и котлеты. Нет, еще что-нибудь! Если вы съедите обед – все! Вы не выдержите. Вам так захочется спать, что вы будете готовы на все! На все! И вот в этот момент вам и подсунут протокол! Просто и подсунут! А вы не сможете его даже прочитать! И просто подпишете! Помните, они этого и добиваются! Помните! Вы ели все это время?
– Нет, у меня нет аппетита. Мне очень плохо, – обессиленно выговорил Павел.
– И правильно. Пейте воду. Я вам буду отдавать свой чай. Вам будет легче это перенести.
Павел посмотрел на старика. Тот, несмотря на весь драматизм ситуации, весело подмигнул ему.
– А вы? Где были вы? – выдавил из себя Павел.
– Я? Хм, это долгая история. Я вам позже расскажу.
– Хм, а мы вас тут уже похоронили, вот списали, так сказать. Лепиков сказал, что вас отвели в камеру смертников и расстреляли. Вот и все. Мы даже вон ваши вещи поделили между собой. Ложки там, кружки и полотенце. Вот. Извините…
Оболенский кивнул головой, словно согласился. Он радостно сказал:
– Да я и сам себя похоронил. Бывает. Думал, все! А Лепиков прав, он знал, что меня перевели в камеру смертников, знал. Он прав. Только вот теперь самое главное, – старик вновь наклонился к уху Павла и забормотал, – Павел, вы осторожней с ним! Осторожней! Он провокатор! Он агент, «сексот». Они его завербовали! Наседка! Он, так сказать, стукач! Он все слушает и передает администрации. Так что с ним никаких контактов. Только молча! Понятно? – Оболенский покосился на Лепикова.
Тот внимательно следил за стариком и старался читать по губам, что шепчет Петр Иванович. Но борода и усы скрывали губы Оболенского. Хотя по косым взглядам Лепиков догадался, что говорят о
– Вижу, вы сейчас не можете ничего соображать. Хорошо. Отложим это на потом. На потом. Главное, не сломайтесь. Главное, не сломайтесь в ближайшее время.
Старик оказался прав. Когда Павла в очередной раз подвели к решетке, которая отделяла спецкорпус от остальной тюрьмы, у Клюфта от голода засосало в желудке с такой силой, что он чуть было, не потерял сознание. По коридору разносился ароматный запах свежесваренного борща! Вареное мясо. Овощи! Они были где-то рядом! Ноздри жадно втягивали тюремный воздух и подавали мозгу команду: сейчас главное – еда! Надо есть! Рот наполнился слюной. Сердце забилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Павел облизнулся.
– Стоять, лицом к стене! – конвоир уткнул Клюфта лицом в уже привычное для него место возле загадочного пятьдесят третьего кабинета.
«Сейчас двадцать минут мучений и вновь дорога назад. Но этот запах! Этот аромат нормальной пищи! Пищи, доступной только свободным людям!»
Но на это раз Павел ошибся. Конвоир постучал в дверь. Затем осторожно потянул ручку и заглянул вовнутрь. Что он говорил обитателю кабинета, Клюфт не расслышал. Но через секунду его втолкнули в помещение. Павел зажмурил глаза от яркого света. Где-то за спиной скрипнула дверь. Тишина. Клюфт боялся открыть глаза. Нет, он даже не боялся, а не хотел. Тут, в кабинете, страшный и магический и такой желанный запах нормальной еды был еще сильней. Павел так и стоял с закрытыми глазами и вслушивался, что происходит рядом с ним. Сначала была тишина. Но затем где-то в глубине помещения Клюфт расслышал странный урчащий звук. Потом лязганье металла. Затем звон фарфора. И голос. Радостный и громкий голос. Совсем не злобный. Нет, напротив, приветливый и почти родной:
– Ну что же вы, Павел Сергеевич, глаза-то закрыли! Откройте глаза! И проходите сюда поближе!
Павел осторожно и нехотя приоткрыл глаза. За огромным столом, накрытым белой скатертью, сидел заместитель начальника краевого управления НКВД Олег Петрович Поляков. Он был в белой рубашке. Перед майором стоял роскошный фарфоровый сервиз. На тарелках и блюдах – жареное мясо, вареная картошка, красная икра в большой вазе. Белый хлеб и большая кастрюля с половником. Соленые огурцы и квашеная капуста. Вся эта гастрономическая прелесть красиво уложена в чашки. Майор с аппетитом откусил мясо, наколотое на вилку.
Павел потупил глаза в пол. Этот кошмар был явью. Еда и желание упасть прямо вот тут и уснуть! Но даже сейчас все-таки еда! Есть, откусить мяса и чавкать, чавкать им! Толкать его в рот… огурцы и капусту!
– Да вы проходите. Проходите, садитесь. Вон, вам накрыли, – Поляков кивнул на стул, который стоял сбоку. – Можете налить себе борща. Мясо, свинина хорошая. Икра лососевая. И вот, прекрасный чай. Грузинский! Чай попейте. К нему варенье. Вы какое любите – смородину или землянику?
Павел не знал, как себя повести. Сразу отказываться было бы неразумным. Он мог сесть. А сидеть на допросе гораздо легче, нежели стоять и смотреть, как этот человек поглощает всю эту вкуснятину. Нет. Определенно нужно сесть.