Падший враг
Шрифт:
— Пол. — Она облизывает губы. — В ту ночь, когда вы поженились. . . он действительно был пьян. . . он пытался поцеловать меня. Прямо перед церемонией. Не прижимался ко мне или что-то в этом роде, но пытался. Я оттолкнула его и дала ему по ушам, а потом побежала к маме и все ей рассказала.
Я продолжаю смотреть на нее, но ничего не говорю. Что тут сказать? Я верю Джорджи. Поверила бы ей, если бы она мне тогда тоже рассказала. Вот почему, я думаю, Ма сказала ей не делать этого.
— Что она сказала? — Я спрашиваю. Меня больше волнует, как моя семья отреагировала на это,
Ма стоит возле магазина, приносит нам кофе со льдом со взбитыми сливками.
— Она сказала оставить это без внимания. Что это могут быть нервы с его стороны. Но если это случится снова, мы обязательно должны тебе сказать.
Вот почему моя семья не говорила о Поле после похорон. Они раскусили шараду хорошего парня. Они не любили его. Или, по крайней мере, у них были серьезные оговорки.
— Ты не сердишься, не так ли? — спрашивает Джорджи, глядя на меня своим щенячьим лицом.
Я улыбаюсь.
— Нет. Но в следующий раз всегда говори мне. Я хотела бы знать.
На следующий день Джорджи тащит меня на два занятия по пилатесу, а еще через день Лиззи настаивает, чтобы я помогла ей собрать ее новую детскую.
Я проскальзываю в свое существование до Пола, как в старое выпускное платье. Легко, и все же это странно носить мою прежнюю жизнь. Мои дни — это водоворот светских звонков, уютных обедов, вечеринок на заднем дворе и неторопливых прогулок у реки.
Через три недели после прибытия в Малберри-Крик я решаю, что у меня слишком много свободного времени. Я занимаю волонтерский пост в трех городах к северу от Ред-Спрингс, на границе с Кентукки, в качестве театрального режиссера в постановке «Ромео и Джульетты», поставленной группой малообеспеченной молодежи.
Во время автомобильных поездок я опускаю окна и включаю музыку кантри. Я делаю печенье, не чувствуя себя при этом тупицей, и раздаю его совершенно незнакомым людям. Я пишу Арье и Крисси и посещаю детские праздники. Я ем домашнюю еду и обнимаю людей, которых люблю, и всякий раз, когда Пол приходит мне на ум, я не отталкиваю эту мысль, как горячую картофелину в моей руке. Я позволила себе почувствовать боль. И двигаться дальше.
Только когда Арсен всплывает в моей голове, я начинаю сомневаться, зачем я здесь. Что глупо. Он снова и снова говорил мне, что мы друг другу никто. Это доказал и его неожиданный визит, когда он ругал меня, как будто он был учителем. И все же, если он собирается подать на меня в суд, то не торопится. Я проверяю свой почтовый ящик каждый день. Там не бывает ничего, кроме счетов и бумажной траты рекламы.
Я все еще не плачу, не в силах вызвать слезы, но я больше не беспокоюсь об этом.
Мои друзья и семья невероятно поддерживают меня. Рис, особенно, абсолютная звезда. Мы встречаемся за бильярдом раз в неделю и говорим о наших школьных годах, обо всем, о чем мы говорили раньше. Ничто в нашей тусовке не похоже на свидание.
— Честно говоря, я так и думал. — Он улыбнулся и швырнул через стол мел для кия. — Не могу винить тебя после того, через что ты прошла. Но я готов подождать.
Эти слова преследуют меня по двум причинам. Первая - потому что они содержат заявление о намерении. Он готов ждать меня, а это значит, что он чего-то ждет. Он хочет продолжить то, на чем мы остановились. Сейчас я понимаю, что, несмотря на прошедший год, несмотря на то, что я боготворю то, что было у нас с Рисом после того, что я узнала о Поле, я не думаю, что это хорошая идея - разжечь это старое пламя. "Мокрая спичка никогда не разгорается", - говорила Мемо, когда была жива.
Второй, более насущный вопрос, связанный с тем, что сказал Рис, заключается в том, что причина, по которой я не двигаюсь дальше, не имеет ничего общего с Полом.
Прошел почти год. Год, чтобы переварить то, что произошло, что он сделал, то, что уже невозможно исправить. Я заплатила взносы вдовы. Я скорбела. Я плакала. Я сломалась. Вместе чинила себя, потом снова ломала. Пол не заслужил меня: это я могу сейчас сказать. Он видел меня в том же свете, что и все его друзья. Те воспитанные, закончившие частные школы, профессионалы в области вертолетов, с которыми он столкнулся плечом к плечу. Я была трофеем. Символ статуса. Больше ничего.
Нет. Причина, по которой я не могу расстаться с Полом, не в Поле. Это кто-то другой.
Рис говорит мне, что меня ждет работа в местной средней школе, и теперь, когда я работаю с молодежью, я начинаю серьезно об этом думать.
Это то, что я хотела сделать со своей жизнью, когда я была подростком? Нет. Я хотела играть. Быть на сцене. Но мечты меняются. Люди превращаются в разные версии самих себя. А комфорт — …
Ужасно, — завершает голос Арсена в моей голове.
Когда приходит звонок от акушера-гинеколога, и они просят меня вернуться в клинику, я не разваливаюсь, как я себе представляла. Я бронирую время, сообщаю маме и сестрам, надеваю солнечное платье и беру ключи.
У меня есть история любви, которую я хочу снять.
Люди нуждаются во мне.
Арсен был прав. Обязательство — это блаженство.
Один месяц превращается в три. Арья звонит каждую неделю, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, и подтвердить, что она не злится из-за того, что отказывается от своей благотворительности. Крисси идет еще дальше и наносит мне визит. Заряженный, хоть и приятный. Она все еще недовольна моим решением встать и уйти. Она была той, кто остался, чтобы убрать мой беспорядок. Но меня также воодушевляет тот факт, что она действительно больше, чем просто агент. Что она поехала в Малберри-Крик, чтобы увидеть меня, хотя мое будущее в ее агентстве висит на волоске.