Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока
Шрифт:
На первый взгляд, революция 1917–1922 гг. стала решительным разрывом с прошлым. Однако в досуговой сфере, как во многих других областях общественной жизни, сохранялась преемственность между старой и новой Россией. Поэтому истоки нэповской модели свободного времяпрепровождения стоит искать в повседневной жизни города на Неве позднеимперского периода. Начиная со второй половины XIX в. население столицы быстро росло, она богатела, стала крупным промышленным центром. Петербург с полным правом можно было назвать городом контрастов. Существовал досуг аристократов – балы, рестораны, театры, спорт и проч. Европейски ориентированная элита охотно и быстро перенимала новые западные веяния и свободное время проводила так же, как социальная верхушка Парижа, Лондона, Берлина или Вены. Параллельно на стремительно растущих рабочих
У девиантного досуга была своя топография. Большой город – место, где притон может соседствовать рядом с музеем, а пивная находиться напротив вуза. Он может восприниматься как «культурная столица», а может стать «городом грехов». Куда устремлялись горожане в поисках противозаконных или морально осуждавшихся развлечений? Это были не только клубы, казино, подпольные притоны и дешевые пивные, но и улицы, сады и парки, коммунальные квартиры и студенческие общежития, заводские цеха и даже церкви. Какие районы считались наиболее опасными и где попасть под обаяние порока было проще? Какие злачные места были наиболее известными? Это и культовый Владимирский клуб, где нэпманы и растратчики казенных денег прожигали состояния, и не менее знаменитая своей шпаной Лиговка (как писал в 1924 г. В. Каверин, «единственная улица, сохранившая в неприкосновенности свои знаменитые притоны»), и, конечно же, Невский проспект (в описываемый период – проспект 25-го Октября), где без труда можно было найти доступную ярко накрашенную барышню, продающую себя ради очередной понюшки кокаина.
Наиболее распространенным в 1920-е гг. видом девиантного досуга, которому подвержены были все слои населения, оставалось пьянство. После разрешения свободной продажи водки в 1924 г. оно вышло из подполья и вновь заполонило город ресторанами и пивными. Широко распространены стали и такие формы свободного времяпрепровождения, как обращение к услугам проституток, хулиганство, азартные игры, употребление наркотиков. Уникальность эпохи при этом проявлялась в том, что к отклоняющемуся поведению существующая идеологическая система относила вещизм, использование декоративной косметики, молодежные вечеринки, «буржуазные» танцы (фокстрот или тустеп) и т. п.
Борясь с девиантным досугом, власть пыталась вытеснить его из социального пространства города, заместить досугом «культурным». Большевики объявили безжалостную борьбу с «пережитками прошлого», вводя уголовную ответственность за сводничество и самогоноварение, создавая центры для перевоспитания беспризорников и проституток, устраивая показательные суды над растратчиками и хулиганами. Параллельно они делали все возможное для воспитания в обществе любви к «правильному», с их точки зрения, досугу. Устраивались клубы для рабочих, библиотеки, лекции, экскурсии, пропагандировались занятия физкультурой и спортом, посещение театра, самообразование. В прессе разворачивались кампании по привлечению рабочих к трезвому образу жизни, по борьбе с религиозными предрассудками, по внедрению новых бытовых практик.
Наше исследование опирается на широкий круг опубликованных и архивных источников. Для получения комплексной картины развития девиантного досуга в Петрограде-Ленинграде исследовались материалы городских и центральных архивов, нормативные и законодательные источники, центральная, региональная и заводская пресса, научно-популярная и специализированная научная литература. Мы стремились напитать книгу текстами того времени, чтобы полнее передать «дух эпохи», дать читателю «услышать» голоса современников описываемых событий. Существенным дополнением стали художественные произведения периода – литература, живопись, кино. Разумеется, привлекались результаты ряда других исследователей повседневности 1920-х гг.
Мы надеемся, что книга сможет дополнить
От аристократических салонов до деревенской избы: истоки девиантного досуга петроградцев
Молодой, но наделенный столичным статусом Санкт-Петербург в глазах тысяч жителей сермяжной России был символом правления «царя-антихриста» Петра I. Пожалуй, нет в России другого города, которому с таким упорством предсказывали «быть пусту», посвящали проклятия и пророчества. Для традиционного, консервативного сознания он стал местом концентрации греха – здесь курили табак, женщины посещали ассамблеи наравне с мужчинами, жители носили «немецкое платье» и строились «басурманские» церкви. Таким образом, Петербург сам по себе изначально являлся девиацией, выпадал из культурной традиции, представал некоей этической аномалией на карте страны.
Со временем город хорошел, привлекая все новых и новых жителей. К началу XX в. это крупный мегаполис (по числу жителей – 1,4 млн чел. – пятый в Европе после Лондона, Парижа, Берлина и Вены), политический, экономический, научный, культурный и промышленный центр огромной империи. Это город чиновников, военных, заводских рабочих, и у каждой группы населения были свои привычки, свои занятия, свои доходы. И свой район обитания. Городское пространство достаточно четко делилось на центральную часть (Невский проспект, прилегающие к нему улицы и набережные) – место сосредоточения правительственных учреждений, правлений банков и контор крупных промышленных компаний – и рабочие окраины, кольцом охватывавшие центр (Выборгская сторона, Нарвская, Невская и Московская заставы).
При этом социальные контрасты были заметны всюду: шикарные отели соседствовали с публичными домами, изысканные рестораны – с дешевыми грязными кабаками, фабричные казармы – с народными домами. «Приличные» барышни ходили в «Пассаж», где в это же время больные сифилисом проститутки искали клиентов, а в нескольких минутах ходьбы от Гостиного двора находился Апраксин рынок, «брюхо Петербурга», пристанище мошенников и нищих. Город предоставлял массу возможностей для культурного досуга: в нем были театры, музеи, библиотеки, катки, цирк и даже зоосад. Но многих неизменно манил досуг запретный или по крайней мере осуждаемый: кутежи, дорогие продажные женщины, дебоширство, карты, тотализатор и все прочее, что шло вразрез с обывательской моралью или законом. С одинаковой страстью и самоотдачей под обаяние порока попадали заводские рабочие и гвардейские офицеры, мужчины и женщины, русские и иностранцы, коренные жители столицы и вчерашние провинциалы, выпускники университета и неграмотные крестьяне.
Петербург как место процветания всевозможных человеческих пороков – распространенный в литературе и публицистике периода заката империи образ. Он присутствует как в консервативной, так и в либеральной прессе. Вековые нормы морали и нравственности, традиции и стандарты в предреволюционный период все чаще подвергались критике и переоценке, а политическая нестабильность, расшатывавшая монархию, лишь способствовала этому. Творческая элита «серебряного века» не боялась шокировать публику новыми идеями как технического, так и морального характера:
Стрёкот аэропланов! Беги автомобилей!Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров!Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!Своеобразным утешением могло служить только то, что Петербургу все еще далеко было до таких мировых центров безнравственности, как Париж или Гамбург. Он моложе, поэтому многие девиантные субкультуры в нем еще только начинали складываться, а быстрый рост населения обеспечивал постоянный прилив носителей других ценностей, которым нужно было время на адаптацию к жизни в столице.