Пахарь
Шрифт:
Когда Оля приехала к нему в Чиройлиер, он предложил ей прорабскую должность. Он считал, что нет работы лучше этой, интересной и самостоятельной, богатой нестандартными ситуациями. Оля согласилась сразу. Ну и что, что кандидат наук? Стала строить сборные силикальцитовые домики. Была требовательна, как в своей лаборатории. Любое отклонение от строительных норм и правил вызывало неумолимое: «Переделать!» От таких строгостей строители давно отвыкли. Отношения натянулись. То, что ей казалось нормой, без чего, в ее представлении, и работать было нельзя, рабочие воспринимали как придирки. Наряды она закрывала без приписок, по фактически выполненным объемам. Ее опять не поняли. «Раз требуешь качества, надбавь, красавица, ведь мы теряем в количестве!» Бригадиры пригрозили уйти, выработка упала. Ушла она. Ушла с обидой на своих предшественников, испортивших людей нетребовательностью и приписками. Ее домики, однако, оказались
Вот с его лотковиками она бы не конфликтовала. Они работают четко, чисто и культурно. Каждая лотковая трасса — это певучая струна. Ту свою производственную неудачу Оля остро не переживала, отнеслась к ней философски. Единственное, что могло заставить ее гореть по-настоящему, были модели, ее гидравлическая лаборатория. Она перешла в контору управления, возглавила производственно-технический отдел. Закопалась в бумаги и люто затосковала. На монтаже домов утро сменялось вечером непостижимо быстро, как и на моделях. Конторский же рабочий день тянулся бесконечно. И однообразнее, обыденнее его не было ничего. Чертежи, вопросы материального обеспечения работ как бы обтекали ее, как вода обтекает мостовую опору. Все нужное она делала машинально, ума глубокого для этого и не надо было, как излишне было творить, выдумывать, пробовать. И она повела решительное наступление на мужа за скорейшее возвращение в Ташкент. Не Чиройлиер ее не устраивал, а нудная, казенная работа, заживо губящая в ней инженера. Она только теряла квалификацию, ничего не приобретая. Все ее умение на этом посту могло заключаться в аккуратности, ну, и еще в знании арифметики.
Он опять порадовался тому, что они мыслили одинаково. Не только он, прожженный практик, но и она, ученая, мечтатель, человек с иным углом зрения, увидела главное, что обрекает на медленный ход хозяйственный механизм наших строек — разобщенность исполнителей, работу каждого из них по своим индивидуальным планам. Не расписываться же в собственной беспомощности, подумал он. С этой проблемой он соприкасался ежедневно. Дисциплина плана являлась важной составляющей порядка, за который он боролся. Рабочая эстафета, бригадный подряд, как он понимал их, были прямым следствием порядка, грамотной постановки дела. Приказом, росчерком пера их не внедришь, семя должно упасть в возделанную почву.
Кто его союзники? Курбанов. Анатолий Долгов. Весь трест. Главк — когда дело дойдет до дележа праздничного пирога. А когда придется засучивать рукава? Тут на оперативную помощь лучше не рассчитывать. Кто противники? В том же главке их предостаточно. Привыкли громоздить строительный вал до высоты Монблана. Обвини их в косности — смертельно обидятся. Но вполне довольны сложившейся практикой распыления сил и средств по сотням объектов. Чем больше все запутано, тем меньше спроса и ответственности, это они усвоили твердо. Безымянны ли они, что он затрудняется их назвать? Не безымянны. Впрочем, откровенными, рьяными противниками порядка эти люди не выступали никогда, они не были ни недоучками, ни дураками. Они более тонко вели свою линию: новшества приветствовали, объявляли себя друзьями новаторов, а потом, когда нужно было помочь, засучить рукава, не помогали и рукавов не засучивали — напротив, где можно, новшества и новаторов умело порочили. Но и это становилось опасно. И тогда они выжидали. Новшества приходили и отвоевывали себе место под солнцем сами, без их участия, а они потом спокойно пользовались полученными результатами, записав их в свой актив. Они не желали хлопот, борьбы, неизбежных дополнительных усилий. Плыть по течению было привычно и неутомительно. И материальное вознаграждение оставалось таким же, как при активной жизненной позиции.
Ввести конвейер на монтаже лотковых оросителей было не так уж сложно. Главк имел свой завод, специализированный на этом виде изделий, свою автобазу, своих монтажников. Никого со стороны не пришлось подключать, просить, убеждать. Все уместилось в железные параграфы приказа. По опыту Дмитрий Павлович знал, что связи становятся особенно зыбкими там, где речь идет об одолжении. Легко опираться на помощь человека, содействие которого твоим замыслам —
Порядок, в представлении Голубева, был неотделим от качества работы. Порядок — это дисциплина, это честное исполнение долга, это работа на совесть. Он подумал, что и в его тресте много бригад работает абы как. Подписать акт — и с плеч долой. Доброе имя, слава для многих и многих — звук пустой, понятие, не имеющее никакой реальной ценности. Как это получилось, спросил он себя. Гонка, постоянная напряженность планов, неразбериха со снабжением и сроками — только ли это принизило в строителе мастера? Или углубляющиеся разделение труда тоже приложило свою руку? Или постоянная необходимость выбора между тем, чтобы вовремя пересечь линию финиша, и качеством? Часто ли он сам, своею властью заставлял недобросовестных исполнителей переделывать брак? Нет, не часто. Гораздо чаще он устраивал разгон, вразумлял, стыдил, воспитывал, но не отдавал команду ломать и переделывать. Если был выход, чтобы не ломать, он не ломал. И другие начальники поступали так же. С некоторых пор сделать быстрее было более важно, чем сделать хорошо. Сроки отодвигали качество на второй план, и с этим мирились. Так мать мирится с отклонениями в развитии ребенка, когда рядом нет врача, на которого она могла бы целиком положиться.
Он подумал, что его насосная станция, функциональное назначение которой очевидно, должна включать в себя и элементы красоты, законченного архитектурного образа. Глазам людей должен предстать не унылый бетонный параллелепипед, а живой, ласкающий взор объем, живое деяние строителей, мечтающих оставить о себе добрую память. И он не вправе снижать требования к качеству.
Он вспомнил свои первые дни на стройке. Как он добивался высокого качества на примитивном, открытом всем ветрам полигоне железобетонных изделий. Уговоры, нравоучения давали ничтожно мало. После распалубки на изделиях оставались язвы каверн и раковин. Тогда он сам взял в руки вибратор и отдал его лишь через неделю. Теперь трубы не содержали изъянов. Бетон был плотный, как скальный монолит, а плотность автоматически несла с собой все другие положительные свойства: прочность, морозостойкость, водонепроницаемость. Он доказал: раковина в бетоне — это материализованная недобросовестность исполнителя. Ну, а нужный вывод сделать было уже несложно. Человек, позволивший себе недобросовестность, должен ответить за нее перед людьми, себе этого не позволяющими.
Личный пример, конечно, вещь удивительная. Его поняли, когда он показал, чего добивается. Все другое его не устраивало. Когда же его поняли — когда он все глубже погружал в бетонную смесь металлический язык вибратора и после распалубки открывалась гладкая, ровная поверхность? Или когда заменил бригадира, упрямо твердившего, что «и так сойдет», рабочим, который стыдился каждой раковины на трубе, поднятой из пропарочной камеры, как язвы на собственном теле? Подействовало и первое, и второе. Он не хотел признаться, что второе повлияло сильнее. Кадры, кадровая политика. Назначать руководителями тех, на кого можно опереться, кто умеет внести в работу огонек, свежую струю. Теперь должность не позволяла ему ежедневно браться за вибратор или лопату. Воздействия же только административного, он чувствовал, оказывалось недостаточно.
Конвейер — порядок. Пойдет рабочая эстафета, пойдет и бригадный подряд, это азбука. Подряд — детище порядка. Инициатором пусть выступит управление Долгова, оно целиком задействовано на насосной. Эта часть цепочки состояла из звеньев, которые на виду. А огромные свердловские заводы тяжелого электро- и гидромашиностроения? Оборудование должно быть на площадке, самое позднее, в феврале. Не упущены ли сроки? Производственно-распорядительное управление главка тревоги еще не било. Заказы давно размещены, но согласуются ли сроки их исполнения с пусковым графиком?
Он опять подумал, что к ним пришло удачное решение. Как хорошо, что Оля его единомышленница. Первый начальник главка Акоп Абрамович Саркисов умел ценить такие решения. Но тогда, когда Саркисов был жив, он, Голубев, только постигал нелегкую прорабскую работу, и кругозор его широтой не отличался. Второго такого патриота Голодной степи, как Саркисов, Дмитрий Павлович не знал. Его Оля не была большим патриотом Голодной степи. Но сейчас они оба исходили из простых, всем попятных вещей, и в первую очередь из огромной потребности в порядке. Из того, что каждый хочет, может и обязан как можно лучше выполнить порученное ему дело.