Пак с Волшебных холмов
Шрифт:
«Все в порядке. Я уговорила его».
«Нужды нет. Со мною Господь», – ответил я и пошел прочь. В тот час Бог вразумил меня, что делать, и его длань охраняла меня в пути. Сперва я поехал в Лондон, к врачу-еврею, который продал мне нужные снадобья. Скоро узнаете какие. Потом я поспешил в Пэвенси. Повсюду кипела война, ибо ни правителей, ни судей не было в этой ужасной стране. Но я без боязни проходил мимо сражающихся толп, и люди кричали, что это идет Ахашверош, Вечный Жид, обреченный жить и скитаться до конца веков, и бросались от меня врассыпную. Так Всевышний хранил своего
Кадмиэль говорил спокойно, будто рассказывал не о себе, а о ком-то другом, и его голос гулкой музыкой наполнял облетевшую рощу.
– Я вылил снадобье, – его рука потянулась к вороту, и вновь сверкнула сквозь мех драгоценная пластинка, – я вылил снадобье в питьевой колодец. Нет, никакого зла я не причинил. Чем больше знает врач, тем он дальше от зла. Лишь глупец говорит: «Испытаем». Я знал, что у них на коже появится пятнистая сыпь, которая совершенно безвредна и исчезнет через пятнадцать дней. Я не посягал на их жизнь. Увидев эту сыпь, они подумали, что пришла Чума, и бросились вон из замка, забрав с собою даже собак.
Врач-христианин, увидевши, что я еврей и чужестранец, заявил, что это я принес из Лондона страшную болезнь. В первый раз я слышал, как христианский лекарь оказался прав, да и то ненароком. Меня схватили и били, но какая-то милосердная женщина сказала: «Не убивайте его сейчас, но бросьте его в зачумленный замок, и если, как он утверждает, болезнь ослабнет через пятнадцать дней, тогда его можно будет убить». Почему бы и нет? Они прогнали меня копьями через подъемный мост и поспешно убрались восвояси. Так я и остался в замке наедине с сокровищем.
– Но почему вы были так уверены, что все получится как надо? – спросила Уна.
– Я верил предсказанию, что мне суждено стать Законодателем у народа с трудным языком и странной речью. Я знал, что не могу погибнуть. Я промыл свои раны, нашел соленый колодец в стене и приступил к делу. От субботы до субботы я спускался в колодец, и нырял, и копошился в воде. Ха! Я грабил этих египтян, мнимо пленивших меня! Если б они только знали! Все вытащенное золото я погрузил в лодку, работая по ночам. Там был, кажется, и золотой песок, но его смыло волнами.
– А вы не задумывались о тех, кто спрятал это сокровище? – спросил Дан, кинув быстрый взгляд на Пака, который спокойно слушал, прикрыв голову капюшоном плаща. Пак сжал губы и укоризненно покачал головой.
– Задумывался, и очень часто, – отвечал Кадмиэль. – Прежде всего потому, что само золото было необычным. Я знаток золота, могу определить его качество хоть в темноте, но это было тяжелее и краснее, чем то, с каким я раньше имел дело. Может быть, это было парваимское золото. Почему бы и нет? Мне пришло в голову бросить его в трясину на берегу, но я понимал: источник зла должен быть уничтожен, ибо если останется даже слабая надежда найти
– Чудеса! – чуть слышно выдохнул Пак, загребая ногами сухие листья.
– Нагрузив лодку, я вымыл руки семь раз и вычистил под ногтями, чтобы ни одна крупинка золота не пристала ко мне. Я проплыл через маленькие воротца, служившие в замке для выбрасывания сора. Я не осмеливался поставить парус, чтобы меня не заметили, но Господь велел отливу осторожно нести мою лодку, и до наступления утра я был уже далеко от берега.
– И вам не было страшно? – спросила Уна.
– С какой стати? Ведь в лодке не было христиан. На рассвете я прочел молитву и бросил золото – все золото, какое там было, – в бездну моря. Королевский подарок, верно? Но дело стоило этого. Когда я швырнул в воду последний слиток, Господь велел приливу возвратить меня к берегу, в устье той же самой реки, и оттуда я дошел пешком до Льюиса, где жили мои сородичи. Они открыли мне дверь, и тут – я не помню этого сам, но мне рассказывали – я упал через порог с криком: «Я утопил в море целую армию с конницей!»
– То есть как? – удивилась Уна. – А! Я понимаю: вы имели в виду, что король Джон мог нанять армию на эти деньги?
– Именно так, – согласился Кадмиэль.
Неподалеку от них снова раздалась стрельба. Над верхушками высоких сосен взлетали фазаны. Видно было, как азартно палил молодой мистер Мейер, стоя в конце линии, и слышно было, как со стуком падали подбитые птицы.
– А что сделал Элиас из Бери? – спросил Пак. – Который обещал деньги королю.
Кадмиэль мрачно усмехнулся.
– Я сообщил ему из Лондона, что Бог на моей стороне. Когда он услышал, что в Пэвенси разразилась чума и какого-то еврея бросили в зараженный замок, чтобы остановить болезнь, он понял все. Они с Адой поспешили в Льюис и потребовали у меня отчета. Он все еще смотрел на это золото как на свою собственность. Я рассказал, где теперь лежит сокровище, и предложил им попытаться поднять его со дна… Э, да что говорить! Проклятия дураков и дорожная пыль – две вещи, которых не избегнет мудрец… Но мне было жаль Элиаса. Король разгневался на него, не получив ссуды, бароны же негодовали, прослышав, что он собирался дать деньги королю; наконец, Ада негодовала больше всех из-за своего глупого тщеславия. Они сели на корабль, идущий из Льюиса в Испанию. Это был лучший выход!
– А ты? Видел ли ты подписание Хартии в Раннимеде? – спросил Пак.
– Нет! Кто я таков, чтобы совать нос в дела государственной важности? – улыбнулся Кадмиэль. – Я воротился в Бери и давал в долг деньги под залог осеннего урожая. Почему нет?
Сверху раздался треск. Подбитый фазаний петух, падая по длинной косой траектории, свалился рядом с ними, увлекая с дерева целый ворох сухой листвы. Флора и Оболтус бросились к нему, и пока дети отгоняли их и расправляли смятое оперение красавца, Кадмиэль исчез.