Пакт, изменивший ход истории
Шрифт:
Да, такие факты были. И не один и не два. Факты — разительные.
Самым знаковым из них стала завершившаяся за десять дней до злополучной Мюнхенской конференции Англии, Франции, Германии и Италии 29–30 сентября 1938 г. публикация «Правдой» новейшей коммунистической Библии — «Краткого курса истории ВКП(б)» {183} . Газета печатала ежедневно по одной главе книги, а ее последняя глава, подводившая изложение к текущему международному моменту, появилась 19 сентября. За газетной публикацией последовал 1 октября выпуск книги миллионным тиражом [18] . Одновременно в Москве 28 сентября — 1 октября, с участием Сталина, прошло закрытое совещание пропагандистов и работников идеологических учреждений, посвященное ее выходу. В принятом вскоре постановлении ЦК ВКП(б) говорилось, что
18
История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. Под редакцией Комиссии ЦК ВКП(б). Одобрен ЦК ВКП(б). 1938 год. Москва. К середине следующего года тираж книги превысил 14 млн. экземпляров, не считая ее переводов на иностранные языки // Большевик. 1939. №11–12. С. 1.
19
В последующие десять лет книга издавалась в СССР 208 раз на 63 языках общим тиражом 34 млн. 219 тыс. экземпляров // Известия. 1948. 1 октября. (Книга переиздавалась массовыми тиражами вплоть до 1955 г.)
Серия общепартийных мероприятий, приуроченных к выходу в свет новой истории партии, должна была подчеркнуть всю значимость события. Действительно, с появлением этой книги (ее текст готовился специальной комиссией ЦКВКП(б) под председательством Сталина) можно считать окончательным формулирование стратегических целей и ценностей сталинизма{186}. Она же завершила идейно-политическое оформление советской идентичности в ее классической сталинской модели. А.Е. Бовин, в брежневскую эпоху входивший в группу советников кремлевских руководителей, свидетельствует, что и в его время в борьбе между сторонниками и противниками сталинского «Краткого курса истории ВКП(б)» просматривались вполне реальные проблемы общественно-политической жизни{187}.
В «Кратком курсе истории ВКП(б)» прошлое представлено исключительно через призму постоянной классовой борьбы носителей непримиримых идей. В новейшее время — пролетариата с буржуазией. И поскольку идеологическая борьба, по марксизму, абсолютна, схватка страны социализма с миром капитализма представлялась неизбежной. Из этой книги, где Первая мировая война названа «величайшим переломом в жизни народов, в жизни международного рабочего класса»{188}, следовало, что Сталин рассматривал предсказываемую им новую мировую войну как аналог предыдущей. Со всеми последствиями его предвзятых представлений.
Для интересующей нас темы — что думал Сталин о складывающейся осенью 1938 г. взрывоопасной международной обстановке и каковы были его намерения — особый интерес представляет международный раздел последней главы книги{189}, текст которого воспринимается как декларация о принципах советской внешней политики. Не случайно положения раздела предвосхитили, вплоть до текстуальных совпадений, отчетный доклад Сталина на XVIII съезде ВКП(б) 10 марта 1939 г. В этом разделе, посвященном мировым событиям, позиция СССР — еще раз отметим особо — до «мюнхенского антисоветского сговора» однозначно, без оговорок противопоставлялась как агрессивному блоку Германии, Италии и Японии, так и «так называемым демократическим государствам» — Англии, Франции и США. Перемены в мире в результате итальянского захвата Абиссинии, итало-германской интервенции против республиканской Испании, японского нападения на Китай и аншлюса Австрии трактовались как начало «второй империалистической войны», идущей на громадном пространстве от Гибралтара до Шанхая и охватившей более полумиллиарда населения Земли. Разъяснялось, что война, развязываемая агрессорами, «собственно и направлена» против «демократических» держав, которые «сдают помаленьку свои позиции агрессорам, уверяя при этом, что готовятся к отпору».
Отдельный абзац международного раздела посвящен захвату Австрии в марте 1938 г. (хотя формально хронологические рамки раздела ограничивались 1935–1937 гг.),
20
Курсив Сталина. Ни один издательский редактор не пропустил бы к публикации текст, содержание которого выходит за пределы обозначенных в заголовке хронологических рамок. За исключением текста, написанного Сталиным.
Говорилось в разделе и о том, что начавшаяся война «не может не быть серьезнейшей опасностью для всех народов и, в первую очередь, для СССР»; однако в качестве вывода следовало указание на меры по укреплению собственных международных позиций. С упором на «дальнейшее усиление» своего оборонного потенциала. Перечислялись и советские внешнеполитические акции: вступление в Лигу наций, «несмотря на ее слабость» (сентябрь 1934 г.); заключение договоров о взаимной помощи с Францией и Чехословакией (май 1935 г.), а также с Монгольской народной республикой (март 1936 г.); договор о взаимном ненападении с Китаем (август 1937 г.).
В международном разделе нет каких-либо ссылок ни на коллективную безопасность, ни на провозглашенный летом 1935 г. VII конгрессом Коминтерна лозунг народного фронта против фашизма и войны. Наглядное подтверждение того, что сталинское руководство не видело особой разницы между фашистскими и нефашистскими государствами, что предопределило соответствующую, сугубо негативную оценку Сталиным политики и тех, и других. На практике это означало одно — подтверждение одностороннего, сепаратного в условиях роста угрозы мировой войны курса советской внешней политики. Читая воспоминания В.М. Молотова, записанные литератором Ф. Чуевым, поражаешься многому, в частности тому, что Молотов, правая рука Сталина в международных делах, считал врагами и нацистскую Германию, и бывших западных союзников — Англию, Францию, США{191}.
Правда, непосредственную вину за войну «Краткий курс истории ВКП(б)» все же возлагал на силы фашизма: слова «фашизм», «фашистский» в негативном контексте повто рялись в международном разделе до полутора десятков раз. В то же время книга закрепила усилившуюся в советской пропаганде тенденцию распространить ответственность за «империалистическую войну» и на «неагрессивные» капиталистические страны Запада (иначе Сталин не называл бы войну «империалистической», то есть несправедливой с обеих сторон). Проявилось это в осуждении политики западных стран за «однобокий характер войны» — за их нежелание оказать вооруженное сопротивление агрессии. Сталинская критика отражала разочарование отступлением перед агрессорами Англии и Франции, их пассивностью; разочарование, так сказать, слабыми темпами «второй империалистической войны». Война «не стала еще всеобщей, мировой», скажет Сталин на партийном съезде в марте следующего года. К его сожалению…
Страны Запада, характеризуемые «демократическими» (чаще в кавычках), обвинялись в том, что они больше боятся рабочего движения в Европе и национально-освободительного движения в Азии, чем фашизма. Более того, опираются на него в борьбе против мирового революционного движения, а на партийном съезде, развивая эту мысль, Сталин обвинит западные страны в поощрении немецкой агрессии против СССР.
Дальше — больше. Под прицелом Сталина оказались находившиеся у власти в Англии консерваторы — объект его постоянной озабоченности. Политика английских консерваторов напомнила Сталину политику либерально-монархических буржуа в русской революции, вступивших, по его словам, в сговор с царем из-за страха перед собственным народом. Следовало многозначительное заключение: «Как известно, либерально-монархическая буржуазия России жестоко поплатилась за такую двойственную игру. Надо полагать, что правящие круги Англии и их друзья во Франции и США тоже получат свое историческое возмездие».
Логика «исторического возмездия», основанная на аналогии между революционным 1917 годом в России и предвоенными 1930 годами, ясно указывает на то, кому Сталин отводил роль исполнителя приговора истории Англии и всему буржуазному Западу. Конечно, «ударной бригаде пролетариев всех стран» — Советскому Союзу, призванному, по Сталину, «бороться… за победу социализма во всех странах»{192}. М. Джилас, один из руководителей Компартии Югославии, из приватных бесед со Сталиным в годы Второй мировой войны вынес впечатление об убежденности Сталина в том, что он вершит суд истории{193}.