Палаццо Дарио
Шрифт:
– Проклятие?! – воскликнула Ванда.
– Мариетте не повезло с мужем, вспыльчивость и гневливость Винченцо Барбаро были всем известны. Уже вскоре он был исключен на десять лет из Большого Совета за оскорбление одного адвоката.
– Мариетта рассталась с ним? – спросила Ванда.
– Нет, – недовольно ответил Морозини. – Мариетта страдала из-за позорного положения мужа. А после смерти отца она тоже вскоре скончалась. Молодая и несчастная. Ей не было и двадцати. В самом расцвете молодости! В спальне Палаццо Дарио от сердечного приступа. А через несколько лет после ее смерти племянники Дарио были зверски и таинственно убиты разбойниками. Ни он, ни его дочь даже после смерти не нашли успокоения.
– И это ли не проклятие? – сказала Ванда.
Несколько сбивчиво Морозини добавил:
– Мы благодарны за эти многочисленные ценные справки и факты работам Раудона Лэбокка Брауна, автора знаменитого исследования жизни Марии Сануто. Раудон Браун был владельцем дворца Дарио с 1838 по 1842 год. Он купил его за четыреста восемьдесят фунтов стерлингов у маркиза Эбдолла, армянского торговца бриллиантами, который представлял в Венеции Саксонию, пока неожиданно не разорился.
– Можно было догадаться, – сказала Ванда.
Она уже не слушала. Пока Морозини монотонно перечислял последующих владельцев дворца, она пыталась представить себе необузданную жизнь старого Дарио и его любовницы. Однако у нее ничего не получалось. В чем же заключалось это самое проклятие? И почему молодая Мариетта была наказана за грехи своего отца? Пока Ванда размышляла о проделках темных сил и о том, как они неотвязно следуют по пятам грехов человеческих, кое-что в монологе Морозини привлекло ее внимание.
– … в последние годы прошлого века в палаццо располагался пансион. Центральная глава его истории. В то время он принадлежал графине де ла Бом Плувиньель. Она водила дружбу со многими мыслителями, французский поэт Анри де Ренье был ее частым гостем в первые годы XX века, надпись на садовой стене до сих пор напоминает о нем…
– Графиня умерла своей смертью? – спросила Ванда.
Морозини строго посмотрел на нее.
– Именно графиня де ла Бом Плувиньель была инициатором решающих реставрационных работ, когда, например, заново был сооружен фонтан на третьем этаже. Она, правда, несколько переборщила с украшательством, словом, перегрузила дворец. По ее распоряжению повесили большие зеркала, они висят до сих пор, а также установили майоликовые печи. Как справедливо заметил тогда Д'Аннунцио, Палаццо Дарио превратился в «дряхлую куртизанку, согбенную под тяжестью своих украшений». Поэт жил в то время напротив, в casetta rossa 44 .
44
розовый домик (ит.).
Морозини допил последний глоток вина и захлопнул папку. Лекция закончилась, как фильм, который обрывается перед самой развязкой. Ванда удивленно смотрела на него.
– А что происходило с обитателями дворца в последние годы? – спросила она.
– Я уже сказал вам, дорогая доктор, я ученый и не могу себе позволить рассказывать фантастические истории или делать сомнительные выводы.
Он поставил папку-регистратор на полку и надел плащ.
– Передайте вашему уважаемому отцу, доктору Виарелли, мой сердечный привет и комплименты по поводу последней публикации о Веронезе. Если вы, уважаемая доктор, сами захотите предпринять исследования о Палаццо Дарио в библиотеке Марчиана или в государственном архиве и вам понадобятся советы опытного историка, я всегда к вашим услугам.
Когда он уходя достал из своего стола кожаную тисненную золотом папку, Ванде на секунду показалось, что его лицо
9
«Вторая часть драмы. Фабио делле Фенестрелле, или Любовные связи»
«Стоял один из тех чудесных июльских венецианских дней, которые словно созданы для того, чтобы посвятить их прогулке на лодке по живописной венецианской лагуне, когда Фабио делле Фенестрелле открыл окно Палаццо Дарио. Его глаза были того же светло-сапфирового оттенка, что и вода во всемирно известном Большом канале, отражавшем неповторимое венецианское небо. В них скрывалась таинственная сила. Его напомаженные черные короткие волосы поблескивали в свете летнего солнца, как эбеновое дерево. Одет он был в роскошный пурпурный парчовый халат, на нагрудном кармане которого был вышит родовой герб. Фабио вытянулся во весь свой высокий рост и подставил лицо с закрытыми глазами яркому венецианскому солнцу. Затем он подошел к антикварному ночному столику, на котором его ждала чашка дымящегося чая. Он выступал величаво, как адмирал Serenissima.
– Венеция всегда Венеция, – сказал он своей любимой экономке Марии, которая принесла ему свежевыглаженную рубашку.
Он с тоской посмотрел на фотографию в серебряной рамке, которая украшала его ночной столик: на ней был снят Лидо – известный всему миру венецианский курорт, а сам он в окружении своих подруг Анны Фоскари и Марии Вианелло позировал на фоне фешенебельного отеля «Эксцельсиор». Лица обеих красавиц прикрывали огромные соломенные шляпы, на тульях которых развевались шифоновые шарфы. Фабио растянулся у ног своих спутниц на мягком песке. Стройный, изящный, он лежал, как мраморная статуя, с отсутствующим взглядом. Самым выразительным на этом снимке была его гордо вскинутая голова. На самом-то деле его взгляд был устремлен в сторону загорелого юноши, игравшего на гитаре на переднем плане.
Почему именно эта фотография была так дорога ему? Он знал десятки, сотни молодых мужчин с загорелыми телами… И все же… Он, все переживший и познавший, всякий раз заново испытывал глубокое чувство, когда брал это фото, чувство, которое он не мог выразить словами. Сердце его сжималось. В тот день их взгляды встретились, и взгляд загорелого молодого человека, как луч солнца, проник в душу Фабио и засверкал подобно солнечному свету, сверкающему сквозь облака в бухте Св.Марка. Фабио заставил себя очнуться. Пора было заняться антикварными делами, а не любоваться незнакомым прекрасным принцем! Он поставил фотографию на столик.
– Марчеллино уже пришел? – спросил он верную экономку Марию.
– Да, синьор. Он ждет вас в салоне Мохамеда, – ответила она.
Она говорила надтреснутым голосом. Фабио делле Фенестрелле с упреком посмотрел на нее. Сколько раз он просил ее бросить курить?! Из-за своей забывчивости она то и дело повсюду оставляла непотушенные сигареты: на кухне, в библиотеке, в салоне Мохамеда – она прожигала пятна на старинных подоконниках и каминных полках, и вообще было чудом, что Мария еще не сожгла весь палаццо.
Однако Фабио дорожил ею и был счастлив, что унаследовал ее от своего предшественника, потому что он был человеком с изысканным вкусом. Кулинарный талант Марии мог соперничать только с искусством лучших поваров города – стоило Фабио подумать о ее цыпленке в лимонном соусе, у него текли слюнки. К тому же она была не болтлива и являла собой воплощенную деликатность. Поэтому она не рассказала ему о страшном конце его предшественника – американца Роберта Баулдера. Да и что бы он предпринял, расскажи она ему эту историю? Аннулировал бы договор о покупке палаццо? Вряд ли.