Палач из Гайд-парка

Перри Энн

– Конечно, нет. Она ошпарила руку кипятком. Я расстегнула манжет, чтобы посмотреть на ожог, и увидела, что ее рука вся в синяках.

– Несчастный случай…

– Нет, я видела отчетливые следы пальцев. Я уверена, что у нее такие же синяки на шее и, видимо, по всему телу. Вот почему она носит высокий ворот, закрывающий шею, и длинные, закрывающие руки кружевные манжеты. Она скрывает свои синяки.

– Как ты можешь быть так уверена в этом? Ты ведь ничего не знаешь.

– Знаю. Более того, я уверена, что об этом знает и Барт Митчелл, ее брат.

– Каким

образом ты это узнала?

– Я разговаривала с Миной, видела ее лицо. Ей было мучительно стыдно, она смущалась. Конечно, она не рассказывала мне, как это произошло, что обязательно сделала бы, если бы синяк был случайным. Но в синяке повинен ее муж! Бравый капитан, достопочтенный Оукли Уинтроп избивал свою жену.

– Почему ты думаешь, что Митчелл знает об этом?

– Он тоже видел синяк – и, разумеется, ничего не сказал. Если бы он не знал, то непременно спросил бы ее, что случилось, откуда такой страшный синяк.

– Возможно, он сам избил ее.

– Зачем ему это делать? И к тому же она боится за него. Томас, я уверена в этом. Она с ужасом думает, что это он убил Уинтропа.

– Кажется, ты сама не очень веришь в это, – скептически возразил Питт. – Люди часто говорят, что в чем-то уверены, хотя на самом деле лишь предполагают, что это так. Это отнюдь не означает полную уверенность. Твой чайник кипит.

– Ничего, пусть покипит, – махнула Шарлотта рукой. – Томас, Мина боится, что Барт убил Оукли Уинтропа за то, что тот так жестоко обращался с ней.

– Понимаю, – задумался Питт. – А как тебе стало известно о человеке, избивавшем проституток в парке? Неужели об этом тебе сказала Мина Уинтроп?

– Конечно, нет.

– Я жду ответа.

Шарлотта шумно вздохнула.

– Томас, пожалуйста, только не сердись… Она сделала это только потому, что очень тревожится за тебя. Если ты не простишь ей этого, я никогда тебе этого не забуду.

– Не прощу что? – Томас от удивления поднял брови.

– Если ты ее не простишь…

– Кто это? Эмили?

– Мне лучше не говорить.

Ей бы в голову не пришло взвалить это на Эмили, но это был прекрасный выход. Томас не несет ответственности за поступки Эмили.

– Как она узнала это? – Томас был очень серьезен. – Скажи мне, по крайней мере, правду.

– Она пошла вечером в парк, и одна из проституток рассказала ей об этом. Я хочу сказать, они разговорились, и, конечно…

– Конечно, – сердито передразнил ее Томас. – Джек знает об этом? Боюсь, что это не очень поможет ему в предвыборной борьбе.

– Нет, он не знает, и ты ничего ему не скажешь!

– Не собираюсь.

– Обещай.

– Обещаю. – Томас улыбнулся, хотя улыбаться было нечему.

– Спасибо, милый.

Шарлотта повернулась к плите и стала готовить мужу чай. Когда чай настоялся, она налила кружку и молча поставила ее перед ним.

Так же молча она ждала, когда он наконец вынет ноги из таза, и тут же подала ему согретое полотенце.

– Спасибо, – сказал он, помолчав.

– За чай, – серьезно спросила Шарлотта, – или за полотенце?

– За информацию.

Бедная миссис Уинтроп.

– Что ты намерен делать?

– Выпью чай и лягу спать. Сегодня я более не способен что-либо решать.

– Мне очень жаль. Лучше бы я погодила с этой новостью.

Томас наклонился и поцеловал ее. На какое-то время Мина Уинтроп и ее беды были забыты.

Утром следующего дня, когда едва рассвело, Билли Сауэрбаттс, как всегда, отправился на своей повозке по Найтсбридж в сторону Гайд-парк-корнер, но вдруг был вынужден остановиться из-за образовавшейся впереди пробки. Это вывело его из себя. Какой смысл было вставать в такую рань, чтобы застрять здесь и проторчать неподвижно бог знает сколько времени, как адмирал Нельсон на своей колонне? [7] И все из-за того, что какой-то идиот остановил движение…

7

Речь идет о монументе герою Британии адмиралу Нельсону, установленному в Лондоне на Трафальгарской площади в 1843 г.

Из толпы раздавались сердитые крики, ругань, чья-то испуганная лошадь подалась назад, отчего две повозки столкнулись и сцепились колесами. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Билл спрыгнул с повозки и, привязав лошадь к ограде парка, решительно стал пробираться сквозь толпу к злополучному кабриолету, преградившему всем путь. Он, однако, страшно удивился, когда увидел, что у экипажа не было лошади, пустые оглобли лежали на земле, словно кто-то сам на себе притащил кабриолет, а потом бросил на полдороге. Теперь он лежал здесь, накренившись, перекрыв движение.

– Идиот! – выругался Билли. – Кто мог бросить его здесь?.. Эй, что с вами? Тут не место, чтобы спать. – Билли обошел склоненную фигуру на сиденье среди кучи какого-то тряпья. – Эй, проснись, парень, и убирайся отсюда. Ты задержал движение на целой улице.

Билли наклонился и потряс человека за плечо. Он сразу же ощутил что-то липкое и мокрое. Отшатнувшись, он увидел кровь на своей руке. Уже рассвело, и он пригляделся к сидящему человеку. У него не было головы.

– Господи Иисусе, Пресвятая Дева Мария! – воскликнул перепуганный Билли и, зацепившись за оглоблю, упал.

Глава шестая

Сидя за столом, Питт уставился на стоявшего перед ним Телмана. Ему казалось, что руки и ноги его онемели, словно от удара свалившейся на него каменной плиты, и не болят лишь потому, что он все еще в шоке.

– На Найтсбридж, перед входом в парк, – повторил Телман. – И, конечно, без головы. – В это утро на лице инспектора не было обычной скептической ухмылки или скрытого торжества. – Он ехал домой после смены, но почему-то оказался у парка. Это очень странно. – Телман впился глазами в лицо Питта. – Он живет там, где кончается омнибусный маршрут. Это за остановкой Шепердс-буш. Так сообщили в омнибусной компании.