Палач
Шрифт:
Сгорбленный седой мужчина со шрамом через все лицо шагнул вперед и скомандовал:
– Третий цех, гонца в участок, пусть людей выделяют сюда. И оружие пусть волокут, Каушовиц сегодня дежурит, поймет. Детей и женщин – на склад Гангаста, у него товар с утра вывезли, там пусто. На вас – прикрыть семьи любой ценой. Порошков наберите, унтера должны поделиться, все щели там присыпать – чтобы зверье видно было, когда полезет.
– А Шольц? – Девушка с надеждой посмотрела на бывшего мастерового, явно успевшего лично столкнуться с Тенью. – Он же помочь может, он…
– С участка весь Город поднимут, там телефон недавно провели. И старшего обер-крейза разбудят, и других… Так, Ардо, на тебе с ребятами – улицы к Прокатной слободе. Как палач с помощниками подвалы обработал,
Толпа зашевелилась и потекла в разные стороны, следуя приказам. Пропали смех и шутки, исчезло веселье. Но вместо холодного страха, бывшего привычным за столь долгие годы, люди ощущали лишь злость и желание взять в руки оружие. Несколько месяцев спокойной жизни показали, что с Тенью можно справиться. А раз так, то никто больше не собирался отдавать дома обратно на откуп нечисти. Здесь, где человеческая жизнь стоила гроши, способны были дать отпор любому противнику. Благо уже научили, что можно не бояться и бить первым, упреждая чужую атаку. Осталось лишь доказать самим себе, что уроки не пропали зря. И что даже слабая женщина способна ответить картечным подарком прямо в оскаленную пасть твари. Время страха прошло. Пришло время убивать.
Гулко забарабанили в дверь, и сонный сыщик высунулся в распахнутое окно, разглядывая одетых в шинели унтеров с факелами в руках.
– Господин начальник департамента! Беда у нас! Похоже, прорыв в рабочих кварталах. Палач там зверье увел на окраину, рабочих пока спешно вооружают. Все участки по тревоге подняты, вас ждем!
– Спускаюсь… Вы пока транспорт организуйте.
– Коляска уже за углом…
Шагнувшую в Город ночь разорвали яркие пятна фонарей и горячие факельные огни, мелькающие среди домов. Заречье, рабочие районы, скотобойни и заводские кварталы: все гудело, подобно растревоженному улью. Никто не забыл, как тридцать лет назад Город впервые атаковали беспощадные стаи, как гибли женщины и дети в грязных крохотных квартирках. Как потом с огромным трудом присланные войска вычищали округу от запрудившей ее нечисти. Как били шрапнелью пушки вдоль переулков, кроша кирпич и разрывая черные тела. Как шли в штыковую люди, залитые своей и чужой кровью. И чтобы не допустить подобного еще раз, вооружали каждого, способного держать в руках оружие. Формировали летучие отряды, блокировали проходы, развешивали фонари по всем темным углам. Полицейские командовали спешно собранным ополчением, готовясь отразить любую атаку. А старый сыщик с дюжиной крепких унтеров бросил коляску и бежал по следу нечисти, надеясь первым добраться до столь неожиданно появившейся стаи. Бежал, успевая лишь отметить, сколько и где чужих трупов исходит вонючим дымом. Бежал, сбившись со счета, выхватив верный револьвер. Бежал, уже не надеясь найти палача живым. Бежал…
Крохотный мужчина, похожий на сморщенного гнома, осторожно выглядывал из-за сваленных в кучу камней, присыпанных снегом. В вязкой темноте, укрывшей пустырь, продолжалась непонятная возня, которую изредка прерывали дикие вопли, больно бившие по натянутым, как струны, нервам. «Гном» суетился на вытоптанном пятачке, вытягивал шею, но никак не мог решиться двинуться вперед. Но и уйти не мог, слишком важное дело привело его сюда. Дело всей жизни. И остановиться на половине пути…
– Урод лупоглазый, – проворчал незнакомец, щуря глаза в тщетных попытках хоть что-нибудь увидеть. Увы – только ветер, легкая поземка и вопли нечисти, собравшейся на пустырь со всего Города. А ведь как хорошо начиналось, как… Эх, черти бы драли потрошителя с его беготней. Больше половины пути удавалось следовать за стаей, замечая мелькающие впереди спины. Иногда даже в проулках было видно, как лихо отбивается от чужих клыков здоровяк в залитом кровью полушубке. Но сейчас…
Лопатоподобная ладонь сгребла его воротник и выдернула мужичка из засады. Страшное перекошенное
– А я тебя знаю, чудило. Ты весь день за мной по городу болтался. Как встретились у складов, так все ходил за мной, подглядывал… Что, концовкой полюбоваться прибежал? Ну пойдем, продемонстрирую. Заодно расскажешь, чем обязан…
Кулак врезался в мягкий живот, выбивая остатки воздуха из «гнома». Секундой позже на снег полетели нож и однозарядный пистолет, добытые из его карманов. Ветер метнул в испуганное лицо пригоршню снега, и обнаженная по пояс фигура зашагала в ночь, волоча следом сучившего ногами человечка. Миг – и темнота проглотила все живое, оставив лишь холод и жалобные вопли чужого мира.
Седой командир отряда шагал между двух мастеровых, освещавших дорогу яркими фонарями. Холодный ветер трепал лоскуты огней на факелах, стучался в стекла газовых и карбидных ламп. Настороженные рабочие были готовы стрелять на любой шорох, но пока им попадались лишь разрубленные и искореженные черные тела, валявшиеся вдоль дороги. Пробивавшийся с боем палач оставил после себя десятки знаков, скаливших мертвые пасти в затянутое облаками небо. Шипуны и кривозубы, кроки и пауки – любая нечисть, которая когда-либо проваливалась в Изнанку, все отметились на этом пути. И лежали теперь на занесенном снегом пустыре, навсегда избавив Город от своего опасного присутствия.
Гулко ударил по ушам выстрел, и с правого фланга звонкий голос прокричал:
– Недобитка нашли! Смотрите под ноги, они иногда шевелятся!
Тут же командир притормозил отряд и приказал перегруппироваться:
– Тройки вперед! Один с багром, двое прикрывают! Каждую тушу проверить, чтобы без глупостей! Второй ряд – на пять шагов позже, своих не подстрелите!
Теперь растянувшаяся цепь ползла по сугробам намного медленнее. Но все равно люди подбирались к последнему забору, возле которого летом сваливали пришедшую в негодность рухлядь. Подбирались, чтобы затормозить перед огромной грудой искореженных тел, рядом с которой сгорбившись сидел Клаккер. Под ногами у него ворочался «гном», пятная взрыхленный снег кровью с разбитой физиономии.
– Здравствуй, охотник, – за всю молчаливую толпу поздоровался седой командир. Палач с трудом поднял голову, прищурился на пляску огней и спросил:
– Ты, Штоф? Извини, почти не вижу ничего.
– Я. Ребят привел на подмогу.
– Вы пока к куче не подходите, там еще не все передохли. А остальных опасных я зачистил. Вроде как…
– Да. Мы пока дошли, всего трех добили. Остальные – мертвы…
Пленник завозился было, но тяжелый сапог надавил на голову, и «гном» затих.
– Надо же, ребят привел… Мы тогда плохо расстались. Я лишнего наговорил, ты обиделся… Не ожидал, что тебя здесь увижу…
Клаккер с трудом выталкивал из себя слова. Было видно, что он смертельно устал и держится на одном упрямстве, не желая потерять лицо перед подоспевшей подмогой.
– О чем он? – толкнул командира в спину один из рабочих. – Не понимаю…
– Я для цеховиков деньги с бараков собирал, чтобы лишний раз шваль по району не болталась. А охотник решил, что я из блатных, и наехал осенью. Разве что на ножах не сцепились. Крепко поцапались. Но вроде разобрались… – И развернувшись к палачу, уже громко добавил: – Мы себя защищать пришли. Думали – ты здесь нечисти лапы подрежешь, а мы уж или добьем, или хотя бы поймем – сколько дряни в слободу пойдет, а потом дальше. Честно скажу, не ожидал тебя живым застать.
– Никто дальше не пойдет… До самого последнего куска Тьмы – на пустыре остались… Я по запаху скажу – весь Город выплеснуло. Все, что в разных дырах попряталось, – все набежало. Из Заречья, с причалов, даже с угольных шахт и старых заводов на другой стороне. Все тут…
Шагнув вперед, Штоф присел и всмотрелся в сморщенное личико, залитое кровью.
– А ведь я его знаю… Точно – это учетчик с кожевенных складов. Я ему лет пять тому назад грузы сдавал. Что, тоже отметился?
Клаккер убрал сапог со щеки «гнома» и хрипло закашлялся: