Палач
Шрифт:
Приготовления к казни продлились до сумерек. Возвращаться в город было уже поздно. Впрочем, Гудо не хотелось в таком печальном состоянии показываться на глаза Аделе и Грете. Завтра. Завтра утром он пойдет к ним и сделает все возможное, чтобы его девочек не постигла та же участь, чтобы они не оказались возле костров, пожирающих человеческие тела.
Ночь он провел беспокойно. Опять снился Патрик. Но этой ночью он не прикасался к палачу и ничего не говорил. Он только грустно смотрел на Гудо и с сожалением
Гудо едва дождался, когда сонные стражники откроют ему половинку ворот. Быстрым шагом он прошел по еще не пробудившимся городским улицам и очень скоро оказался у дверей борделя. Палач долго и громко стучал, прежде чем перед ним распахнулась дверь.
— Какого дьявола!.. — закричала открывшая дверь безносая Мец и, увидев палача, кисло улыбнулась.
Гудо отодвинул ее от двери и вбежал на второй этаж. Но…
Комната, где должны были еще спать Адела и Грета, была пуста. Палач долго смотрел на широкую кровать и не верил своим глазам.
«Нет. Они где-то здесь. Они не могли уйти. Они здесь», — твердил Гудо, распахивая двери всех остальных комнат. Очень скоро он убедился, что комнаты были или пусты, или в них находились заспанные девки.
Затем он медленно спустился по лестнице и сел за стол напротив пьющей вино безносой Мец.
— Где Ванда? — едва выдавил он из себя.
— Она прячется. Хотя и зря. От смерти не спрячешься. Ведь ты ее убьешь, палач? Правда, убьешь?
Девка быстро пьянела. Этой ночью она уже выпила кувшин вина.
— Где… Где они? — сглотнув горькую слюну, спросил палач.
— Они? А… Адела и девочка? А их нет. Эта старая ведьма Ванда каждую ночь пускала к ней за два гроша гостя. А тот нежный такой. В кровать к ней не лез. А все говорил, говорил и говорил. И даже стихи читал. Говорил, что баллады Петрарки. Я все хорошо слышала. Стены между нашими комнатами в одну доску.
— Какой гость? — опустив голову, спросил Гудо.
— Еще он сказал, что тот, кто привел Аделу и ее дочь, — палач, который завтра сожжет невинных людей. Да, очень много плохого он говорил о тебе. А больше давил на то, что только подлец может отдать дорогого ему человека в бордель, принудив его зарабатывать деньги грехом. А еще он клялся в любви и обещал заботиться о них всю жизнь. А она красивая, эта Адела…
— Кто он? — простонал несчастный палач.
— Кто? Да лекарь, Гельмут. Он как узнал, что это ты привел девку… так сразу на следующую ночь и пришел. Она долго не соглашалась. А когда услышала, что ты палач, заплакала. Еще он обещал любить ее и Грету. А еще… Он все же раздел ее и увидел раны. Адела плакала и сказала, что это от болезни. Но он ее успокоил и заявил, что это он ее вылечил, дав палачу хорошее снадобье, спасшее и ее, и дочь.
— Когда
— Да еще темно было.
Гудо вскочил и бросился к двери.
— Так ты убьешь старую каргу? — спросила напоследок девка.
Палач выбежал на улицу и, недолго раздумывая, бросился к дому лекаря. Его сердце бежало впереди него, но проклятые ноги не хотели слушаться, и Гудо дважды упал в грязь улицы, но, быстро вскочив, продолжил свой бег.
Калитка в деревянном заборе лекаря Хорста была накрепко заколочена крест-накрест. Гудо ударами ног выбил ее и бросился к дому. Но и двери дома были тоже забиты досками.
«Южные ворота. Он не желал встречи со мной и поэтому выбрался через южные ворота», — догадался палач и поспешил к ним.
Еще не добегая до ворот, Гудо прокричал:
— Лекарь Хорст… Проходил? Проезжал?
Стражники с удивлением посмотрели на запыхавшегося господина в синих одеждах, и один из них сказал:
— Как только рассвело… Недавно проехал через ворота, дал крепкого кнута своей лошади. Его повозка просто летела по дороге. Сейчас он далеко…
Гудо выбежал на дорогу и во весь дух помчался по ее ухабам.
Он бежал долго, пока его легкие не отказались дышать, а ноги отнялись. И тогда он рухнул лицом вниз. Слезы смешались с пылью, и эта горькая каша забила рот.
— Я найду вас. Без меня вы погибнете. И я без вас не хочу жить… Буду искать. И если услышите, что я мертв, — не верьте этому. Я не умру, пока не найду вас. И я, и вы… Мы будем жить вечно…
Потом Гудо встал и, шатаясь, пошел дальше. Но каждый шаг давался ему все с большим трудом. И ноги опять предательски отказали ему.
Палач свернул в лес и сел под кустом. Сознание покинуло его точно так же, как и раньше, в мгновения, угодные Господу.
Он дважды приходил в себя. Но вокруг него непроглядной стеной стояла темнота. Он обреченно опускал веки и снова проваливался в непроницаемую тьму.
Только утренняя роса привела его в чувство. Жить, жить…
Сердце рвало грудь, а отдохнувшие ноги уже повели его по дороге. Он шел и шел, пока не уткнулся в виселицу. Это был карантин. Но ни на дороге, ни возле виселицы, ни в шалашах не было ни одного человека.
Тогда он сел у виселицы и прислонился к столбу.
Так он сидел долго. Очень долго. Он ничего не слышал и не видел. И, конечно же, не заметил, как возле него остановилась повозка со старым войлочным покрытием.
— Эй, палач. Эй, добрый человек. Ты слышишь меня? Это я, Арнульф. Ты знаешь меня. Ты жив?
Гудо с трудом открыл глаза.
— Жив, — улыбнулся маленький купец. — Это хорошо. А то живых скоро совсем не останется.
— Господь справедлив. Он усмирит смерть, — вяло произнес господин в синих одеждах.