Палач
Шрифт:
Зато он полностью поддержал молодого лекаря в том, что было бы меньше болезней, если бы люди омывали свои тела, как делали это древние греки и римляне. Но живущие ныне люди, никогда не слышавшие о полезности горячей воды, в силу своей лени не утруждаются даже раз в году смыть с себя грязь. Разве только дождь или нужда перейти вброд реку заставят их сделать это. Да и Церковь постоянно указывает на презренность человеческого тела и святость души. Ведь сам святой Иероним не видел надобности в каких-либо омовениях после принятия крещения.
В последний свой приход молодой лекарь
— Этот же Арнольд из Вилановы написал полезную и нужную книгу о ядах. Но мой учитель часто смеялся над тем, что достойный ученый в эту же книгу поместил описание женских болезней. Ибо написано Арнольдом: «…поскольку женщины — ядовитые создания». Это мэтр говорил почти всем женщинам, что оказывались в его руках.
— Вы пытали и казнили многих женщин. Как пытают женщин? — оживившись, спросил молодой человек и придвинулся к палачу.
Но воспитанник подземелья Правды посмотрел на него так, что у лекаря язык прилип к небу.
К обеду следующего дня Гельмут Хорст появился в доме бюргермейстера как раз в тот момент, когда Венцель Марцел усаживался за обильно уставленный стол.
За долгие шесть лет обязательного для всех артистического факультета, а потом пяти лет медицинского Гельмут так остро отточил свой нюх на всякого рода дармовое пропитание, что о нем стали ходить легенды среди студентов. Он не раз таскал друзей по разным, только ему известным местам, где проходили пирушки и банкеты, а также домам сердобольных старушек и еще бог знает куда, где были накрыты столы.
Однако наряду с приятным моментом — набить желудок вкусной пищей — был и не очень приятный — компания, в которой происходит этот праздник живота.
В нынешний свой приход, как и в прошлый, Гельмут Хорст с кислой миной на лице посмотрел на худющего отца Вельгуса, который сидел, склонившись над столом, подобно черной вороне зимой. Рядом с легкой грустной улыбкой на губах восседал в своем кресле Венцель Марцел. Для его желудка, привыкшего к хорошему обеду, приход настоятеля городского храма был событием не из приятных. В недавнее свое посещение отец Вельгус, скользнув взглядом по накрытому столу, потребовал убрать с него все мясное, в том числе и печеных птичек, этих сладких иволг и мухоловок. И что печальнее всего, велел унести чудесное итальянское вино, которое так возбуждает аппетит и вызывает желание мечтать и даже мыслить.
Сухой желтый указательный палец святого отца, которым тот тыкал на неподобающие пятнице продукты, Венцель Марцел запомнил на всю оставшуюся жизнь. Отец Вельгус, до глубины души проникшись первохристианскими учениями, неукоснительно следовал этим правильностям, доводя себя до самоистязания.
Тем не менее нужно было признать, что приход священника был полезен и даже нужен. В течение прошлого обеда отец Вельгус обстоятельно обсуждал мирскую жизнь города, узнавал о потребностях бюргеров и вслух проговаривал то, что собирался произнести в воскресной проповеди.
Вот
Ах, молодость, молодость… Дни твои быстротечны, зато память о них приятна и вечна.
К тому же в каждый свой приход Гельмут Хорст докладывал бюргермейстеру о процессе выздоровления господина «Эй». Вот только отец Вельгус…
Едва святой отец услышал об ученике мэтра Гальчини, он тут же стал неистово креститься и отплевываться. Затем навсегда запретил говорить в его присутствии о том, чьи руки касались козлиного зада самого сатаны.
Сегодня отец Вельгус был ограничен во времени. Ему предстояла ночная служба в аббатстве Святого Якова. Поэтому, поговорив не более часа и на то же время растянув небольшую миску постной каши, наставник городского храма произнес молитву и величественно удалился, унося с собой запах подвала и сальных свечей.
Венцель Марцел облегченно вздохнул и откинулся на спинку своего деревянного кресла. Затем по привычке — мясного к столу не было подано — он вытер руки о фламандскую скатерть и спросил:
— Как состояние вашего больного? Уже прошло полтора месяца. И времени ушло много, и пищи, и вина. Что скажешь, лекарь?
Молодой человек медленно вытер руки все о ту же дорогую фламандскую скатерть, расчесал свою скудную бородку и несколько неуверенно ответил:
— Рука стала такой же, как прежде. Припухлость полностью спала, но цвет кожи все еще остается неровным. Особенно сильная багровость возле тех мест, которые пронизаны железом. О состоянии его здоровья я мог бы сказать более точно, если бы смог взглянуть на его мочу. Именно по цвету и прозрачности мочи можно поставить правильный диагноз почти по всем заболеваниям. А я не скрою, что в этом знании я достиг большого мастерства и понимания.
— Так что, ему нужен мой ночной горшок, чтобы собрать мочу? — с некоторым раздражением спросил Венцель Марцел.
Молодой лекарь виновато улыбнулся.
— Раньше я этого с него не спрашивал. А вот вчера спросил.
— И что же…
— Он ответил, что для такого осмотра моча нужна свежей. А свежей мочи он дать не может, ибо она нужна ему сразу же после выхода.
Бюргермейстер удивленно вздернул брови и осведомился:
— И для чего же?
Гельмут Хорст пожал плечами.
— Он объяснил, что в такой моче хорошо растворяются его порошки.
— И?…
— Он быстро размешивает свои порошки и выпивает мочу. Всю до капли.
Венцель Марцел брезгливо поморщился.
«Воистину прав отец Вельгус. Они там, в своем подземелье Правды, действительно держали сатану за его козлиный зад. Наверное, уже никто и никогда не узнает правду об этой зловещей „Правде“».
Бюргермейстер кликнул служанку и велел ей подать большой кувшин итальянского вина. Гельмут Хорст довольно потер руки и придвинул свой табурет ближе к столу.