Палач
Шрифт:
— Скажи еще раз, кто написал этот чудесный гимн машинам?
Патрик закрыл книгу и вновь открыл ее на главной странице.
— Какой-то монах из Клерво. Но почему ты все эти мельницы и прочее называешь машинами? Ведь известно, что это слово применимо более к военным механизмам. Всяким там «онаграм», «мангонно», «требюше» и «скорпионам», а также к штурмовым башням.
— Я знаю, что machanici от времен последних дней древнего мира и по сей день называют людей, которые строят и приводят в действия эти оборонительные и осадные механизмы. Но в дни мира эти люди придумывают
— Ну, не знаю, Гудо. Тебе это понятнее. Вот только я думаю, если бы у этого городишки была такая речушка, а на ней все эти, как ты говоришь, машины, то уж очень скоро все горожане сгибались бы от огромных кошелей с серебром и золотом.
— Для города этого недостаточно, — после долгого молчания ответил палач. — А вот если бы на такой речушке поставить лесопильню с особыми машинами… Ведь леса сколько угодно, но много ли его обработаешь топором и заступом? Да еще короткими пилами.
— А ты смог бы сделать такие машины для леса?
— Зачем это мне? Я для этого города — палач. Да и много денег нужно для такого дела. Хотя… Тогда балки можно было бы делать быстро и большой длины. А это дорогой товар. И доски — тонкие и ровные по ширине. Вот только… Выбрось это из головы. Давай задувай свечи и пойдем отсюда. Бюргермейстер разрешил читать книги архива при свете дня и во время, когда город не требует выполнения наших обязанностей. А мы…
— Так ведь свечи-то наши, — засмеялся Патрик.
— Это верно. Но сегодня понедельник и нужно собрать налог со старой Ванды. Как там?
Патрик вновь засмеялся.
— Вот уже два месяца, как девки друг другу — родные сестры, а старая Ванда им — мать.
— Глупые женщины. Почему бы женщинам не быть сестрами? Им бы помогать друг другу. Ведь женщинам много тяжелее, чем мужчинам.
— А всем мужчинам стать братьями. Вот было бы смешно. А еще смешнее, что братья будут ублажать сестер. Все вокруг братья и сестры. Потеха! Церкви это вряд ли бы понравилось. Что полагается за кровосмешение?
— Ты вор. И это грех. Тебе отрубить руки — и больше не будет вреда никому. А кровосмешение — это великий грех. И этот грех ляжет на многие поколения кровосмесителей. Пожалуй, тут без костра не обошлось бы.
— Тогда бы у тебя была работа и днем и ночью. Палач Гудо стал бы самым богатым человеком в городе. Да и во всей Священной империи. Ну, если так строго, то и сейчас можно выжечь половину селян, да и в городах бы народу поубавилось. Хорошо, что женщины завидуют друг другу, а мужчины в каждом готовы увидеть врага. Пусть так будет и дальше.
— Пусть, — согласился палач и даже выдавил из себя нечто похожее на смех. — Пошли…
Дверь за мужчинами захлопнулась.
В дальнем темном углу архива, под самым потолком, медленно встал на место небольшой камень.
Закрыв слуховое окно, Венцель Марцел мысленно поблагодарил
Бюргермейстер задумчиво потер свой бритый — во спасение лица от вшей — подбородок и, усевшись на лавку, налил себе вина.
Венцель Марцел с нетерпением всматривался в маленькое стеклянное окошко своей спальни.
Он уже давно проснулся и успел с полдюжины раз перевернуться на правый, а затем на левый бок. Эта карусель ему надоела, и он сел на краешек кровати, сунув ноги, обтянутые толстыми шерстяными носками, в разношенные войлочные полусапожки. Завернувшись поплотнее в пуховое одеяло, бюргермейстер сосредоточил свой взгляд на поблескивающем стеклом окне.
Вот-вот оно должно посереть, и тогда можно будет разбудить служанку Хейлу, да и, пожалуй, дочь. Приготовить к обеду нужно много и обильно. А Эльва поможет. Она послушная дочь. Ей не привыкать работать руками. И в кухне она часто помогает Хейле. А все для того, чтобы порадовать отца вкуснятиной, сделанной ее собственными стараниями.
Какая замечательная дочь! Во всем мире такую не сыскать. Огромное богатство у Венцеля Марцела — его дочь. Только одна печаль. Ей скоро семнадцать. Ее сверстницы уже три года как замужем и успели нарожать по двое деток. Хотя она не какая-то там селянка, которую спроваживают замуж в четырнадцать лет, чтобы лишний раз не покормить.
Ну, ничего… Скоро, очень скоро…
И Венцель Марцел почувствовал, что опять готов окунуться в сладостный розовый океан своих мечтаний.
«Но почему мечтаний, — тут же встрепенулся он. — И совсем не мечтаний. Это правильные рассуждения о недалеком будущем. И все это имеет основу и здравый смысл. У меня все получится!»
Приятнейшая улыбка расплылась на лице бюргермейстера.
Как все славно складывается.
Вот оно, решение всех проблем и города, и самого бюргермейстера. И все так просто. Соединить эти проклятые ручейки, которые только разводят болото, в запруду, а с нее пусть уже течет вода, способная вращать колеса. Много колес.
Венцель Марцел желает и мукомольни, и сукновальни, и дробилки. А более всего Венцель Марцел желает лесопильню с хитрыми машинами.
О! Это да!
Венцелю Марцелу представились бесконечные вереницы повозок, груженных балками, досками и всякой другой столярной всячиной. И они расползаются во все концы. Нет, не так. Они потянутся на север. В богатейшие города Ганзейского союза. Ведь там вечное строительство соборов, домов, амбаров и заборов, заборов, заборов…
А что еще более важное, так это постройка кораблей. Вот куда пойдет лес Венцеля Марцела. Всем известно, как трудно, да нет, почти невозможно выпилить точный брус, который так необходим в строительстве больших кораблей. А дать крепкую и ровную доску…
Эти ганзейские купцы, зазнайки и гордецы, будут руки целовать Венцелю Марцелу! Да что руки…
А сколько горожан получат работу. О! Как они будут счастливы. И они, и их жены, и вечно голодные детишки. Они будут денно и нощно молиться за своего великого бюргермейстера.