Палач
Шрифт:
И потекут ручейки, нет, потоки серебра и золота в Витинбург. И, конечно же, в сундуки Венцеля Марцела. И тогда…
Да что там богатейшие купцы Ганзы! Бароны. Нет. Графы и князья будут добиваться руки милой Эльвы. Пусть только доченька потерпит. Все будет сказочно прекрасно…
Ну вот, наконец-то наступил рассвет.
Венцель Марцел быстро оделся и спустился на первый этаж. Он широко открыл дверь и подошел к лежанке Хейлы.
Крупная, разгоряченная сном женщина спала, отбросив ветхое одеяло. Ее большая, упругая, никогда не знавшая ребенка грудь мерно поднималась
Венцель Марцел почувствовал волнение в самом низу живота, но тут же отбросил греховную мысль. Сейчас не до этого. К великому пути нужно готовиться серьезно, не давая себе расслабиться. А когда все получится, тогда уж… Да что Хейла. Будет столько служанок… Можно и о женитьбе подумать.
— Эй, вставай. Скорее вставай!
Хейла открыла глаза и глупо уставилась на хозяина.
Венцель Марцел скривился, но все же как можно ласковее сказал:
— Уже утро. Ты все помнишь, что я велел сделать?
Хейла улыбнулась, обнажив на редкость здоровые зубы. Может быть, из-за этих зубов она и продолжала оставаться в доме бюргермейстера.
Венцель Марцел попытался улыбнуться, но, вспомнив о великом пути, сдвинул брови.
— Вставай. Принимайся за дело. И разбуди Эльву. Она тебе поможет. Скажи, что я просил. Она не откажется. Она славная девочка.
— Она ангел, — подтвердила служанка и отбросила одеяло.
Волна опять прошла по низу живота Венцеля Марцела. Но он стиснул зубы и вышел из комнаты служанки.
В прошлую субботу купцы из Любека привезли бюргермейстеру давно заказанную им редкую и полезную вещь — очки. И на счастье, не одни, а сразу несколько. Венцель Марцел долго примерялся и выбрал такие, что позволили ему видеть буквы на расстоянии в полруки.
Этот день стал для него счастливым. Теперь он мог перечесть любимые с юности книги. К ним прибавить те, что за невозможностью прочитать складывались в архиве. И более того, теперь он мог писать сам!
О, как много он хотел написать! И об отце, и о себе, и о городе. Но прежде всего несколько философских работ. Однако все это потом. Через несколько лет, когда сундуки не будут закрываться от груд серебра и золота, а в городском совете будут править умные и распорядительные ставленники Венцеля Марцела.
А пока…
Венцель Марцел поднялся в свою спальню и подобрал с пола несколько листков итальянской бумаги. Очень хорошей бумаги. Умные итальянцы ввели в практику проклейку бумаги животным клеем, что повысило ее прочность и улучшило использование. Эта хорошо проклеенная бумага не пропускала чернила, и писать на ней было одно удовольствие. А чернила стояли на столе в бронзовой чернильнице и ждали часа, когда смогут пролиться мудростями хозяина. Чернил много. Венцель Марцел заказал много чернильного порошка из смеси сажи, высушенных чернильных орешков, что были наростами на дубах, и живицы сливового дерева. Этот порошок быстро растворялся в теплом вине и так же быстро высыхал на поверхности пергамента или бумаги.
Рядом с чернильницей лежали два ножа. Один с тонким лезвием для заточки гусиных или лебединых перьев, а второй с широким концом, для
Вот и сейчас, перечитывая свои записи, Венцель Марцел радовался тому, как правильно и удачно он расписал каждый шаг, который, несомненно, приведет его к несметному богатству и…
Наверное, к славе!
Все это он желал сегодня на обеде преподнести пяти самым важным и нужным людям города. Вот только жаль, что в эти февральские дни приходилось поститься. И нельзя было подать такие кушанья, от которых язык проглатывают. Ну ничего. И того, что приготовят Эльва и служанка, будет достаточно, чтобы гости были довольны и с особым почтением прислушались к хозяину дома.
Чем ближе подходило время обеда, тем более волновался Венцель Марцел. Хотя и совершенно напрасно. Он все рассчитал и все взвесил. У него нет ни одного ошибочного шага. Последний, немаловажный шаг он сделал вчера.
Палач оказался упрямее, чем можно было ожидать. Но бюргермейстер был к этому готов. И когда палач трижды произнес «нет», Венцель Марцел заговорил о воровском ремесле и о тех, кто покрывает преступников. Нет никаких прямых доказательств, никаких имен. Так, все в общем.
Но он понял!
Он сразу же понял и опустил до колен свою омерзительную голову. Он почувствовал за собой вину. А еще, быть может, побоялся за своего помощника. Да и самому ему пришлось бы несладко. А к юноше палач все же привязался. Этот Патрик, пожалуй, едва ли не единственный человек, с которым палач обменивается более чем десятком слов за одну беседу. Во всяком случае, с горожанами и муниципальными служащими диалога у него не получалось.
Пусть так. Важно, что этот урод согласился. Иначе Венцель Марцел стер бы этого господина в порошок. А как же иначе? Никто не смеет помешать великому пути Венцеля Марцела!
Правда, денег этому уроду Гудо тоже пришлось пообещать. А еще все сохранить в тайне. И это к лучшему. Зачем людям знать, что и идея и главное дело — машина — принадлежат какому-то палачу? Нет, народ будет знать и помнить только своего великого бюргермейстера.
Охваченный душевным волнением, Венцель Марцел часто сбегал вниз, в кухню. Здесь он давал бесконечные поручения и советы как служанке, так и дочери. Вначале они отвечали ему улыбками, но потом лишь сердито фыркали и отворачивались.
Через какое-то время Венцель Марцел все же чуть поостыл.
Во-первых, он убедился, что у него все получается, как и задумано. А во-вторых, увидел множество прекрасно приготовленных блюд. И, в-третьих, бюргеймейстер почувствовал, что проголодался.
«Скорее бы они уже пришли», — думал Венцель Марцел, удивляясь самому себе.
Он впервые за свои тридцать девять лет с нетерпением ждал гостей в надежде, что они съедят все, что будет подано на стол. «А что поделаешь? Чтобы переплыть большую реку, нужно построить лодку», — решил бюргермейстер и еще раз перечитал свои листы.