Палач
Шрифт:
Лишь далеко за полдень сквозь частокол стволов он разглядел серебряное блюдце маленького озерка. К нему нельзя было подъехать, поэтому пришлось на руках отнести дочь, а затем и Аделу, чтобы они смогли утолить жажду, особенно жестокую в теле, в котором властвует чума.
О карантине Гудо вспомнил уже под вечер, когда до его домика оставалось не более пяти миль. Где-то здесь, уже недалеко, должен быть выставлен вооруженный дозор с непременной виселицей. И хотя повозку палача вряд ли решатся обыскивать, Гудо
Он остановил лошадь и, с большой ловкостью орудуя мечом, нарубил множество веток — и сухих, и с листвой. Затем он как можно строже велел Аделе и дочери лежать тихо, потому что демоны смерти где-то близко. Они вряд ли поняли смысл его слов, но голос заставил их крепко молчать. Гудо печально покачал головой и тщательно укрыл их хворостом.
Альберт сдержал свое слово. Его люди уже перекрыли дорогу, а рядом установили несколько шалашей из мохнатых сосновых веток. Здесь же разожгли костры, над которыми висели медные котелки. У самой дороги два витинбургских плотника заканчивали простенькую виселицу.
— Стой! — заорал высокий рыжебородый мужчина и, поигрывая топором с длинной рукоятью, стал подходить к повозке.
Не дойдя шагов пять, он остановился и, сощурившись, уставился на сбросившего с головы мешок палача.
Гудо придержал лошадь. Повозка медленно проехала мимо выстроившихся по обеим сторонам дороги дозорных.
— Палач, что у тебя в повозке? — поинтересовался рыжебородый.
Гудо громко, чтобы слышали все, сказал:
— Это хворост. На нем будет сожжен тот, кто пропустит хоть одного заболевшего чумой.
Рыжебородый заглянул в повозку и отшатнулся.
Гудо хлестнул лошадь. Теперь нужно было торопиться.
В первых сумерках палач добрался до своего домика. Его никто не остановил, никто ни о чем не спросил. Город уже запер ворота. На его стенах и башнях было втрое больше факелов, а значит, и людей, чем в былое время.
Лагерь Альберта стянул повозки в круг и выставил дозорных с факелами.
Гудо перенес в дом свой бесценный груз и уложил женщину и ребенка в свою постель.
— Ну, вот вы и дома. То есть я хотел сказать, что здесь вы в безопасности… Сейчас я вас напою. Простите меня, пока я не могу вас развязать. Простите.
Первым делом он набросил на себя старый плащ и натянул на голову спасительный капюшон. Затем Гудо натаскал в дом хвороста и быстро развел огонь. После палач бегом отправился к запруде за чистой водой. Этой водой он напоил Аделу и дочь. Немного отдохнув, палач еще раз сходил за водой и поставил котелок на огонь. Затем Гудо вытащил все свечи, что у него имелись, и зажег их на столе и у кровати.
— Вы пока отдыхайте, а мне нужно кое-что посмотреть…
Хозяин дома открыл свой тайник и вытащил черный кожаный мешок. Перебрав книги, он схватил самую толстую из них и поспешил
«Так, это должно быть здесь. Я уверен. Я здесь это видел. Отвар полыни с чабрецом. Это от пьянства… А эти настои от болезней печени… Кишечник… Жаропонижающие… Противовоспалительные. А вот и то, что нужно. Но вначале…»
Гудо отправился к своим полочкам и долго перебирал настойки, сухие травы и связанные корешки. Потом он отобрал нужное и бросил в закипающий котелок. Одной рукой помешивая варево, другой он держал книгу и беззвучно шевелил губами.
— А этого у меня нет! — громко воскликнул Гудо и выругался.
Скосив взгляд на испуганно смотревших на него женщину и девочку, он прикусил губу. Хотя они вряд ли что сейчас видели и слышали. Они уже были в бреду.
— Ничего, ничего… Это мы заменим. Думаю, чистотел будет в самый раз. И паутины у меня с избытком. Ромашка, горькая полынь или чернобыльник… Эстрагон… А этот минерал? И этот? Пусть так. Сушеная кожа саламандры… А это что такое? О Господи! Только бы Гальчини и его братья рыцари не ошибались. Только бы это помогло…
Гудо положил книгу на стол и снял с пламени котелок.
— Пусть немного остынет. Да не смотрите вы на меня так. Если Господу будет угодно забрать вас к себе, то, по крайней мере, я похороню вас по-человечески. Но этого не случится. Верьте мне. Я знаю, сейчас ваши тела горят и кости ломит, но нужно потерпеть. Выпейте этого отвара, и ваша боль притупится.
Палач подошел и сел на край кровати. Он поднес котелок к губам Аделы, но та отвернулась.
— Я говорю, пей. Ты же хочешь, чтобы твоя дочь выжила? Покажи ей пример, пусть и она выпьет. Умереть всегда успеешь. Нужно попробовать выжить. Пей! Иначе выбью зубы и вставлю лейку. Пей.
Женщина заплакала и, обжигаясь о края горячего котелка, стала отхлебывать парующий отвар.
— Ничего, ничего. Чуть обожгла губы. Это ничего. Ожоги скоро пройдут. Отвар нужно пить очень горячим. А для девочки я немного подую, остужу. Немного. Ей тоже необходимо горячее… Чтобы потом было легче перенести…
Гудо не договорил. Заставив Аделу отпить половину котелка, он подтащил к себе девочку. Грета была уже настолько слаба, что почти не сопротивлялась. К тому же ее руки и ноги по-прежнему оставались крепко связанными.
— Скажи ей, чтобы открыла рот и все это выпила, — велел палач и грозно посмотрел на Аделу.
— Пей, доченька. Нам уже недолго осталось мучиться, — неожиданно ласково и вполне осмысленно произнесла женщина и отвернулась.
— Вот так, хорошо. Пей, пей… Ну вот, молодец. А теперь немного отдохните. Если сможете, усните. Я должен приготовить еще один отвар и смешать несколько настоек. Отдохните, пока я все приготовлю. Скоро я вас развяжу. Скоро все закончится. Все самое болезненное.