Паладин душ
Шрифт:
– Значит, этот ужин будет просто бесподобным. Буду ждать его с нетерпением. – Учтивые ответы машинально сыпались с ее губ. Но судя по натянутой улыбке, он хотел большего, чем просто обмен любезностями.
– Кажется, мне стоит попросить прощения за то, что я не узнал вас вчера, – продолжил он. – Придворный из Толоноксо, который привез нам предупреждение о приближающейся колонне, поведал дикую историю, что среди пленников находитесь вы, но все его сведения были ложными. И когда я увидел, как джоконские офицеры уводят женщину, подумал, что это может оказаться правдой. А потом
– Вам совсем не нужно просить прощения. Как выяснилось, я просто перестраховалась.
– Вовсе нет. Я… никогда не думал, что увижу вас. Вот так, во плоти.
– Должна признать, я рада, что вам это удалось. Иначе сегодня утром я проснулась бы в Джоконе, в каком-нибудь малоприятном месте.
Он коротко улыбнулся и покосился на Ферду, который ехал рядом с Истой с другой стороны и слушал все эти благородные речи. Любопытство и страх сцепились в животе у Исты, но верх одержало первое. Она поняла намек и сделала знак Ферде:
– Мой добрый дедикат, оставь нас ненадолго.
С разочарованным видом Ферда натянул поводья и отстал. Иста и Эрис ехали теперь бок о бок; жемчужно-белый мерин и серый конь, замечательный вид и тонкое равновесие между приличиями и частной жизнью. На рейну накатила волна тоски по Лисс: где же сейчас эта девушка? Наверное, продолжает начатое.
Эрис смотрел на нее из-под полуприкрытых век, словно изучал головоломку.
– Я должен был догадаться с самого начала. С первой минуты, как я вас увидел, я ощущаю тяжесть в вашем присутствии. Но все же вы не выглядели так, как должна была, по моему мнению, выглядеть светлейшая Иста.
Если это начало обычной учтивой болтовни, то она слишком устала, чтобы ее поддерживать. Если это нечто большее… то она устала от этого еще больше. Наконец она выдавила:
– А какой вы меня представляли?
Он неопределенно взмахнул рукой:
– Выше. Более голубые глаза. Волосы светлее, цвета золотистого меда, как пели придворные поэты.
– Придворным поэтам платят за то, чтобы они врали, как дураки, но в юности волосы у меня были действительно светлее. А вот глаза остались те же. Только, может быть, теперь они видят яснее.
– Я не мог представить себе глаза цвета зимнего дождя и волосы, напоминающие тень зимних полей. Долгая печаль поселила вас в этом унылом времени года.
– Нет, я была обычной всегда, – бросила она. Он не засмеялся, хотя тогда стало бы легче говорить. – Уверяю вас, годы не тронули во мне ничего, кроме разума.
«Хотя и он время от времени заставляет в себе усомниться».
– Рейна… если, конечно, это не причинит вам боли… Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о моем отце?
«Увы, нечего думать, что его интересуют только мои влажные глаза цвета дождя».
– Что еще можно сказать, кроме того, что знают люди? За что бы ни брался Арвол ди Льютес, все у него получалось. Оружие, лошади, музыка, стихи, военное искусство, власть… И если в его блеске и был изъян, то он как раз и заключался в его изменчивости, которая губила все попытки… – Иста не договорила, но мысль потекла дальше. Теперь, глядя на те события издалека, она поняла,
«Но только не моих».
Эрис изучал загривок своего коня.
– Нет, вы не обычная, – сказал он, немного помолчав. – Я видел женщин гораздо красивее вас, но вы притягиваете мой взгляд… Я не могу объяснить это.
Учтивый придворный, рассудила Иста, никогда не позволил бы себе сказать, что существуют женщины прекраснее его собеседницы, и чтобы объясниться, подался бы в поэзию. Простую болтовню всегда можно пресечь улыбкой. Но замечания Эриса причиняли беспокойство, заставляли воспринимать их всерьез.
Он продолжил:
– Я начинаю осознавать, почему отец рискнул жизнью ради вашей любви.
Иста сожалела, что пришлось сдержать стон:
– Лорд Эрис. Остановитесь.
Он удивленно посмотрел на нее и понял, что она не просит его придержать коня.
– Рейна?
– Вижу, романтические слухи проникли и в Карибастос. Но их тонкий вкус вовсе не пострадает, если я скажу, что Арвол ди Льютес никогда не был моим любовником.
Изумленный до глубины души, он некоторое время осмысливал ее слова. Наконец он осторожно произнес:
– Полагаю… теперь у вас нет причины говорить неправду.
– Я никогда не говорила ничего, кроме правды. Болтливые языки молвы и клеветы принадлежат не мне. Я большей частью молчала.
Кто-нибудь ошибался больше? Вряд ли.
Эрис наморщил лоб, обдумывая эту мысль:
– Но рей Иас не поверил в вашу невиновность?
Иста потерла бровь:
– Видимо, нам следует вернуться немного назад. Что вы все эти годы считали правдой о тех роковых событиях?
Он нахмурился:
– Я думал… Я считал… что мой отец был подвергнут пыткам за то, что любил вас. И видя, что он молчит, чтобы защитить вас или спасти свою честь, мучители зашли слишком далеко в своей жестокости, и он умер в подземельях Зангра. После, чтобы скрыть вину Иаса, были пущены слухи о том, что отец разграбил казну и вступил в тайный сговор с реем Браджара. Истину молчаливо признал Иас, когда имущество ди Льютеса не было изъято, как это происходит с настоящими предателями, а перешло к его наследникам.
– А вы проницательны, – отметила Иста. Где-то три четверти передано верно. Недостает только тайной сути событий. – Ди Льютес действительно был почти так же смел. Эта сказка так же хороша, как другие, и даже лучше многих.
Его взгляд метнулся к ней:
– Я обидел вас, леди. Прошу прощения.
Она решила тщательнее следить за своим голосом. Ей отчаянно хотелось, чтобы Эрис знал, что она не была любовницей его отца. Но зачем? Какое теперь это имеет значение? Его мнение о ди Льютесе, отце, который, насколько она могла судить, совсем не помнил о нем, было благородно и романтично, и почему она должна отнять у сына то единственное, что осталось ему от отца?