Палитра чужих цветов
Шрифт:
***
Слон не появлялся, но позвонил по видеосвязи и сообщил, что работы ведутся, всё сложно, но не безнадёжно.
— Отдыхайте, копите силы, наедайте жирок, — усмехнулся он с экрана. — По народной примете, чем дольше затишье, тем глубже и мрачнее жопа, которая начинается после.
— А что по моей просьбе? — спросил я.
— Да, — вспомнил Слон, — Лжедимитрий. Сейчас скину тебе файлы. Но вкратце — не подкопаешься. Есть всё, начиная от записи в роддоме и кончая фискальным видео с выпускных экзаменов. Все до единой бумажки, без лакун. Люди,
— В смысле?
— Он, несмотря на юный возраст, весьма приличный программист. Сам я в этом ни уха ни рыла, но так говорят те, кому я верю. Университет закончил экстерном, начав ещё в школе. Сделал, как сейчас это называется, «стартап», который у него выкупили за совершенно сумасшедшие бабки. Он бы и без твоих гробовых отлично обошёлся. Если не успел всё прогулять, то для него это вообще не сумма.
— Надо же… А что насчёт грехов?
— На удивление умеренно. Отхватив кучу бабла в восемнадцать, он, конечно, покуролесил, не без того. Но ничего серьёзного — пьяное вождение, лёгкая наркота в некриминальных количествах, пара скандалов с дорогими эскортницами, драки и прочий барагоз в клубах, сопротивление при аресте. Мы с тобой жёстче отжигали в его возрасте. Последние полгода тихо. То ли перебесился, то ли задумал чего — не знаю.
— Так он реально мой сын?
— По всем документам и свидетельским показаниям — да. И знаешь что?
— Что?
— Когда тебя нет рядом, я снова начинаю вспоминать. Что у вас с Наташкой был сын, что я это всегда знал, что он у тебя в контракте был вписан наследником, что ты его на базу притаскивал, что Змейса его младенцем тетёшкала…
— Так он вписан в контракте?
— С утра был. Но я не уверен, что, посмотрев сейчас, увижу то же самое. Потому что поговорил с тобой — и опять помню, что детей у вас не было и быть не могло, потому что Наташке матку чуть ли не наизнанку вывернули. И помню это так же отчётливо, как утром помнил вашего сына. Так что, Докище, сам с этой хернёй разбирайся, у меня крыша едет.
— Вот же… — расстроился я.
— У Змейсы есть какая-то теория, но она тебе сама пускай рассказывает. Всё, отключаюсь. Будьте бдительны.
***
— Я не думаю, что ты жулик, которому нужны мои деньги, — сказал я.
— Слава яйцам! — саркастически откликнулся Дмитрий, выдирая сорняки на могиле. — Ты ж у нас олигарх, все так и норовят в наследники…
— Но я не знаю, кто ты.
— Напоминаю, я твой биологический сын. Ты мой биологический отец.
«Билохический», — вспомнил я Нагму.
— Это меня не радует, поверь, — продолжил он. — Потому что отец ты всегда был дерьмовый. Точнее, никакой. Не было тебя. От тебя в семье были только деньги и фотки в камуфляже и очках. Я лет до пятнадцати не знал, есть ли у тебя глаза.
— А в пятнадцать узнал?
— В пятнадцать мне стало пофиг.
Я ковыряю в земле лунки и втыкаю в них какие-то саженцы. Не
— Тебе сложно в это поверить, — сказал я. — Но для меня тебя не существовало.
— Почему сложно? Я это много лет наблюдал своими глазами. Я же говорю — говно из тебя отец.
— Не в этом смысле не существовало. Буквально. Ты не рождался, не рос, не учился. Тебя не было. У Натальи, — я показал на портрет на камне, который сам и нарисовал два года назад, — не было детей. Не могло быть. По медицинским причинам. Я никуда не исчезал, а жил с ней, отлучаясь только в командировки. Частые, но не долгие, редко больше месяца-двух. Большую часть времени мы проводили вместе, так что я, поверь, заметил бы, будь у неё ребёнок.
— У вас там, в вашей армии, есть какой-нибудь медосмотр? Психиатр на нём присутствует? — поинтересовался ехидно парень.
— У нас не армия, а частная военная компания. И главный медик там, не поверишь, я.
— Кто стрижёт парикмахера? — вопросил он. — Кто лечит доктора?
— Никто, — кивнул я. — Более того, твоя версия реальности реальнее моей. У тебя есть документы, подтверждающие твоё существование, а у меня подтверждающих твоё несуществование — нет. Потому что не бывает таких документов.
— И что ты полагаешь с этим делать, непапаша?
— Без понятия, несынок. Да и надо ли что-то делать? Ты большой мальчик, воспитывать тебя поздно. Материально не нуждаешься…
— Проверял? — перебил он меня.
— Проверял, — признал я. — А кто бы не проверил? Так вот, я тебе не нужен, ты мне тоже. Посторонние, в общем, люди. Может, на том и разойдёмся? Наследник ты и так первой очереди, если найдётся, что унаследовать. Или у тебя ко мне претензии морального плана? Психологические травмы, моральный ущерб…
— Не, этим я в пубертате отстрадал, — отмахнулся он.
— Так чего же ты до сих пор тут? Я тебя не гоню, не подумай, но тут ни блядей, ни наркоты, ни ночных клубов…
— И это узнал… — покачал он головой. — Всю жизнь тебе неинтересно было, а тут озаботился. Обломись, с этим покончено.
— Отчего же?
— Оказалось, плохим мальчиком быть так же скучно, как хорошим.
— А что не скучно?
— Не знаю. Пока в поиске.
— Ну, удачи. Сходи за водой к колонке, полью эти репьи.
— Так я поживу у тебя пока? — спросил он, поднимая с земли канистру. — Раз не гонишь?
— К Алиане клинья бьёшь?
— А хоть бы и так. Нельзя?
— Она несовершеннолетняя.
— Ещё неделю.
— В смысле?
— Ей восемнадцать через неделю, не знал?
— Нет.
— Да тебе вообще на всех плевать, — заявил он и ушёл за водой.
***
Ко дню рождения Алианы готовились серьёзно. Торт и шампанское (первый в жизни глоток шампанского — это событие!), подарки — ничего особенного, скорее, знаки внимания, — но Калидия вся извелась в выборе.