Палочка для Рой
Шрифт:
— Вы же не думаете, что я кому-то скажу? — спросила я. — Я понимаю, насколько важно умение хранить тайну.
— Уверен, что вы понимаете, — сказал он. — Но вы можете понять потребность узнавать секреты.
— Если я обнаружу, что они не подходят, то я, скорее всего, в конце концов, окажусь где-нибудь в туннеле, — предупредила я его. — Хотя, с тем, что я теперь знаю о волшебном мире, вероятно, справлюсь намного лучше, чем в первый раз.
— Магия, осуществляемая вокруг юных волшебников, как правило, засекается, — сказал Дамблдор.
—
Я пристально смотрела на его бороду.
— Это единственный способ быть уверенным, что я в безопасности.
— Надзор незыблем, — сказал Дамблдор. — И его нелегко сломать, даже мне. Только само время может его разрушить.
Я скривилась, неуверенная, верить ли ему.
— Есть места, защищённые магией, — сказал Дамблдор. — Их нельзя найти. Возможно, вы останетесь там.
— И затем мой опекун будет проклят, или попадёт под контроль разума, и внезапно на обед заглянут Пожиратели Смерти, — ответила я.
— Секретность — лучшая защита против чего-то такого, — сказал он.
— Кажется, других вариантов особо и нет, — признала я. — Может быть, поможет покинуть страну на лето… предполагая, что я не рассердила никого настолько, чтобы за мной отправили кого-то.
Он подумал секунду, затем кивнул.
— Возможно, большой тур, — сказал он. — Европа хороша летом, и я знаю некоторых людей, которые планируют как раз такую поездку.
— И это люди, с которыми я смогу поладить? — спросила я подозрительно.
— Имеет ли это значение? — спросил он в ответ. — Мне кажется, вы считаете себя прагматиком, мисс Эберт, и во имя выживания вы сможете сойтись даже с неприятными вам людьми, зная, что это всего лишь на несколько месяцев.
Я медленно кивнула.
— Вы, кажется, не так импульсивны, как другие дети вашего возраста, — продолжал он. — Во многих отношениях, вы кажетесь старше, чем вы есть.
Я лихорадочно выпихнула свои реакции в насекомых в стенах. Что он знал?
— Но такое часто случается с детьми, которые испытали огромную травму, — сказал он. — Они чувствуют, что должны быть взрослыми, и в вашем случае, это не такая уж и неправда.
Я скрыла свое облегчение, так же, как скрыла свой момент паники.
— И всё же, — сказал он, — мне бы хотелось как-то помочь найти людей, убивших ваших родителей.
— Омут Памяти? — спросила я
Он пристально посмотрел на меня, приподнял одну бровь.
— Вы слышали о них?
— Профессор МакГонагалл упоминала его, — сказала я. — Я была бы полностью счастлива показать эти воспоминания вам, но у меня есть некоторые опасения.
— Омут Памяти требует согласия волшебника, — объяснил Дамблдор. — Сопротивление ухудшит изображения, вплоть до полной нераспознаваемости. Волшебник также выбирает, какие воспоминания ему явить; если мы продолжим, я попросил бы вас сосредоточиться на всём, что вы помните из той ночи.
— Я не помню, как меня пытали, — призналась
— Странно, что они озаботились стереть вам память, — сказал он.
— Может и не стирали, — возразила я. — Может, это была просто травма от случившегося, которая вызвала во мне желание не помнить.
Почём знать, может, я и правда была Милли Скривенер, и моя стихийная магия просто призвала воспоминания Тейлор Эберт, заменив ими мои собственные. Это объяснение было настолько же ужасающим, насколько и идея, что я завладела телом кричащего ребёнка.
— Возможно, — медленно ответил он. — Вы готовы попробовать Омут Памяти?
Я кивнула.
Он вытащил палочку и подошёл, встав рядом с моим креслом.
— Больно не будет.
— Это означает, что будет, — сказала я. — Когда медсестры говорят, что больно не будет, оно болит, и когда они говорят, что это будет здоровенная игла, вообще не болит.
— Тогда я должен сказать вам, что будет умопомрачительно больно, — ответил Дамблдор, — и позволить вам остаться разочарованной. Вместо этого вы ощутите холод в виске, и само воспоминание до известной степени спадёт, станет менее интенсивным.
— Так что, значит, его можно использовать, чтобы помочь людям, перенесшим травму? — спросила я.
— Что?
— Если вы можете сделать воспоминания менее интенсивным… люди, прошедшие через ужасные вещи, иногда воспоминания превращаются для них в пытку, — объяснила я. — Если вы сможете заставить их забыть, даже немного, разве это не поможет им поправиться?
Он выглядел поражённым, а мгновение спустя стал задумчивым.
— Вы говорите о себе, мисс Эберт?
Выражение его, кажется, вообще относилось не ко мне. Вместо этого, он выглядел поглощённым мыслями, и говорил лишь для поддержания разговора.
Я покачала головой:
— Вообще ничего из этого не помню. Вероятно, именно поэтому я так хорошо адаптировалась.
Иногда шутка может отвлечь внимание людей от вещей, о которых ты не хочешь с ними говорить. У меня было два года назначенной судом терапии, но Протекторат продолжал помещать меня в стрессовые ситуации, одну за другой. Или может быть, я сама туда себя помещала. Словно я вредила себе с такой же скоростью, с какой меня лечили психологи.
На его губах появилась лёгкая усмешка.
— Уверен, что так и есть. Начнём?
Я кивнула и снова посмотрела вниз, на свои руки.
— Я хочу, чтобы вы вспомнили день убийства ваших родителей… всё, что сможете, — сказал он. — Сосредоточьтесь на этом воспоминании, настолько сильно, насколько сможете.
Я напрягла память и сосредоточилась. Я ощутила что-то холодное на виске. Глаза мои были закрыты, но насекомые видели сияние чего-то серебристого, извлекаемого из моего виска. Дамблдор нахмурился, и затем поместил извлечённое во флакон.