Паломничество на Землю
Шрифт:
— Я вижу, вы пришли к такому же заключению, — заметив Веерх.
— Боюсь, вы правы, — сказал Джонни. — Мы действительно рвемся к первенству куда более рьяно, чем вы. Лорианцы слишком честные и милые люди, и будут играть по правилам, даже если дело пойдет о жизни и смерти. А мы, земляне, ни с чем не церемонимся и ради победы не побрезгуем ничем.
— Таковы результаты нашей экстраполяции, — заключил Веерх. — Так что мы решили просто-напросто сэкономить время и сейчас же сделать вас нашим главой.
— Что!?
— Мы хотим, чтобы вы нами правили.
— Лично
— Да. Лично вы.
— Это, конечно, шутка, — пробормотал Джонни.
— Тут совершенно не до шуток, — твердо сказал Веерх. — И мы, лорианцы, никогда не лжем. Я сообщил вам наш прогноз. Самое разумное — избавить себя от болезненных усилий и лишений и немедленно принять неизбежное. Вы согласны править нами?
— Чертовски лестное предложение, проговорил Джонни. — Я вряд ли подхожу… Но какого дьявола? Тут вообще никто не подойдет… Ладно, придется заняться вашей планетой. Я буду милостивым правителем, потому что вы мне по душе.
— Благодарим вас, — сказал Веерх. — Вы убедились, что управлять нами легко, пока вы не требуете психологически невыполнимого. Но вот ваши соотечественники могут оказаться не такими покладистыми. Им это не понравится.
— Мягко говоря… — иронично усмехнулся Джонни. Правительства Земли не знали такого потрясения за всю историю. Они в лепешку расшибутся, чтобы сместить меня и поставить одного из своих парней. Но ведь вы, лорианцы, меня поддержите?
— Вам известна наша натура! Мы не станем драться за вас, как не станем драться за себя. Мы будем подчиняться наделенному властью лицу.
— Пожалуй, большего ожидать нельзя, — произнес Джонни. Мне видятся определенные сложности… Надо, вероятно, посоветоваться, создать организацию, прощупать обстановку в конгрессе…
Джонни замолчал.
— Нет, что-то не так… Я не до конца логичен. Дело сложнее, чем мне казалось. Я не все продумал.
— К сожалению, бессилен вам помочь, — сказал Главный Проектировщик. — Должен признаться, тут я ничего не понимаю.
Джонни нахмурился. Потер лоб. Почесал голову. Потом проговорил.
— Да… Что ж, мне ясно, что делать. А вам?
— Я полагаю, есть много разумных путей.
— Только один, отчеканил Джонни. Рано или поздно, но я должен завоевать Землю. Иначе они завоюют меня. То есть, нас. Разве не очевидно?
— Весьма вероятное предположение.
— Это сущая правда! Или я или они.
После некоторого молчания Джонни продолжил:
— Мне такое и привидеться не могло. Меньше чем за две недели — от простого космонавта до императора могущественной планеты. А теперь мне предстоит покорить Землю, и к этой мысли я еще не привык. Впрочем, им будет только лучше. Мы принесем цивилизацию этим обезьянам, научим их, как надо жить. Пройдет время, и они нас возблагодарят.
— У вас есть приказания для меня? — спросил Веерх.
— Я желаю получить все сведения о флоте Древней Династии. Но раньше, пожалуй, надо провести коронацию. Нет, сперва референдум, провозглашающий меня императором, а потом коронацию. Вы сможете все устроить?
— Я приступаю немедленно, — сказал Главный Проектировщик.
Так разразился, наконец, тот
Это, разумеется, неизбежно. Ибо лорианцы развиты и разумны. А в чем же цель истинного разума, как не в том, чтобы овладеть истинно желаемым, а не принимать за него ошибочно обыкновенную тень…
Человекоминимум
У каждого своя песня, думал Антон Настойч. Хорошенькая девушка подобна мелодии, а бравый космонавт — грохоту труб. Мудрые старцы в Межпланетном бюро напоминают разноголосые деревянные духовые инструменты. Есть на свете гении, чья жизнь — сложный, богато инструментованный контрапункт, а есть отбросы общества, и их существование всего лишь вопль гобоя, заглушенный неутомимой дробью басового барабана.
Размышляя обо всем этом, Настойч сжимал в руке лезвие бритвы и рассматривал синие прожилки вен у себя на запястье.
Ибо если у каждого своя песня, то песню Настойча можно уподобить плохо задуманной и бездарно исполненной симфонии ошибок.
При его рождении чуть слышно зазвенели было колокольчики радости. Под приглушенный барабанный бой юный Настойч отважился пойти в школу. Он окончил ее с отличием и поступил в колледж, в привилегированную группу из пятисот учащихся, где в какой-то степени можно было рассчитывать на индивидуальный подход.
Однако Настойчу не везло от рождения. За ним тянулась непрерывная цепь мелких неприятностей — опрокинутые чернильницы, утерянные книги и перепутанные бумаги. Вещам была свойственна отвратительная привычка ломаться у него в руках, если не считать случаев, когда вещи ломали его руки. Добавьте к этому, что он переболел всеми детскими болезнями, в том числе скарлатиной, алжирской свинкой, фурункулезом, лисянкой, зеленой и оранжевой лихорадкой.
Все эти неприятности ни в коей мере не умаляли врожденных способностей Настойча, но в перенаселенном мире конкуренции на одних способностях далеко не уедешь. Нужно еще изрядное везение, а у Настойча его вовсе не было. Нашего героя перевели в обычную группу на десять тысяч студентов, где все проблемы усложнились, а шансы подхватить инфекцию повысились.
То был высокий, худой, мягкосердечный, трудолюбивый молодой человек в очках, которому (по причинам, не поддающимся анализу) врачи давно поставили диагноз «подвержен несчастным случаям». Какие бы там ни были причины, факт оставался фактом. Настойч относился к числу тех бедняг, для которых жизнь трудна до невозможности.
Большинство людей скользит по жизненным джунглям с легкостью крадущейся пантеры. Но для Настойча эти джунгли на каждом шагу кишели капканами, западнями и ловушками, ядовитыми грибами и жестокими хищниками, разверзались внезапными пропастями и разливались непреодолимыми реками. Безопасного пути нет. Все дороги ведут к беде.