Память до востребования(Фантастические рассказы и повесть)
Шрифт:
— А, вот она и есть! — в бесчувственном голосе Пыреевой все же проскользнуло легкое изумление. — Та-ак… Все сделано прекрасно. Молодец. Сам печатал?
Аспирант Окурошев машинально кивал, рассеянно слушая монотонный голос Ирмы Михайловны, и только прямой вопрос заставил его опомниться и похолодеть. „Что печатал? Какая глава? Где? — лихорадочно запрыгали мысли. — Откуда она ее выкопала?“ Сгоряча он хотел было заявить о своей непричастности к появлению таинственной главки, но вспомнил: ведь он только что утвердительно кивал и даже на последний вопрос Ирмы Михайловны вроде бы
— Можно считать, что глава готова. Беловой экземпляр, — все тем же отрешенным тоном сообщила Ирма Михайловна.
Окурошев забыл о своих вычислениях. Он ума не мог приложить, откуда эта глава взялась. Кое-какие черновики, конечно, имелись, но о готовом материале он еще и не мечтал: то писал статью, то обрабатывал данные…
„Что за чертовщина! — волновался, не показывая вида, Окурошев. — Склероз, что ли… Когда я успел ее сделать? Ну вот, допрыгался. Пора в психушку“.
Ему отчаянно не терпелось прочесть таинственную главу. Он стал пристально разглядывать снизу тыльную сторону листов и едва удерживался от того, чтобы не потрогать их. Ирма Михайловна же, как нарочно, все листала стопку бумаги, и не ясно было, то ли она в самом деле интересуется содержанием главы, то ли уже отвлеклась от нее и размышляет о чем-то своем.
Внезапно она выглянула из-за бумаг и поймала нетерпеливый взгляд аспиранта. Тот затаил дыхание.
— Давно ты подготовил главу? — спросила Ирма Михайловна с тонкою улыбкой.
Мышеловка захлопнулась. Мурашки пробежали по спине Окурошева.
— Вчера… вечером, — пролепетал он, опуская глаза.
— Хорошо. К понедельнику, пожалуйста, напиши „Обсуждение“… Не буду тебе больше мешать. Работай. — Она бережно положила главу о методиках на стол перед Окурошевым и вышла, беззвучно закрыв за собой дверь.
Поспешно пробежав глазами несколько абзацев, Окурошев откинулся на спинку стула и несколько минут сидел как пришибленный. Первая же страница убеждала, что глава и отменно написана, и безупречно отпечатана. О том, что кто-то другой мог написать ее и подбросить, аспирант даже не подумал: устроить такой розыгрыш было некому. Разве что сама Пыреева? Но это уж ни в какие ворота не лезло!
Пришел на ум разбитый энцефалограф. Тогда Окурошев успокоил-таки себя более или менее сносным объяснением, без мистики и всякого гипноза: прибор-де успели распотрошить всякие радиолюбители и прочие умельцы, а он в полутьме сарая заметил поломку не сразу. О шаткости своей версии Окурошев старался не думать.
Теперь таинственное появление главы вдруг связалось в памяти с тем странным случаем, и Окурошев снова ощутил тревогу, какую можно почувствовать, попав в незнакомое темное помещение с шорохами по углам. Появилось назойливое стремление обернуться, а вместе с ним — боязнь это сделать. Вновь показалось, что сзади на него кто-то смотрит — жестким, колючим взглядом. Наконец Окурошев пересилил себя и оглянулся: позади никого не оказалось, а дверь была плотно закрыта.
На следующей неделе невероятные события обрушились лавиной.
В понедельник
ОЧЕРКИ ОБ АНАЛИЗАТОРЕ ОБОНЯНИЯ ЧЕРЕПАХ
А выше, чуть мельче:
Б. М. Хоружий
И никаких соавторов!
Название издательства, цена, фамилии рецензентов — все занимало свои законные места. Борис Матвеевич любовно погладил приятный на ощупь переплет и, глянув на тираж, досадливо цокнул языком: количество не удовлетворяло.
Распахнулась дверь, и на пороге появилась Ираида Климовна Верходеева. Она долго, почти по-приятельски, поздравляла Хоружего, потом мягко пожурила его за недостатки монографии, о которых уже имела полное представление.
Замечено, что с начала необыкновенной недели и до самой развязки ничего, кроме поздравлений, от Ираиды Климовны не слыхали. Часто она первой сообщала очередному счастливцу какое-либо приятное известие. Ее приходы стали и неожиданными, и в то же время радостно ожидаемыми, как появление Деда Мороза на детском новогоднем празднике.
Утром в среду стал кандидатом наук Николай Окурошев, в четверг — Люся Артыкова, а в пятницу Ирме Михайловне Пыреевой присвоили звание профессора. Никто свалившимся с неба титулам не удивился, да и не обрадовался особо. Все происходившее казалось в порядке вещей. Подобное случалось когда-то давным-давно в наспех собранных дворах новоиспеченных монархов: князья, графы, маршалы и ордена плодились, будто грибы на сыром пне, и никто этому не удивлялся…
Инженер Гулянин ходил в передовиках и попал на Доску почета, которая разрослась в холле института до размеров крепостной стены.
Елена Яковлевна Твертынина превратилась в блестящего экспериментатора, и о ней заговорили в толстых научных журналах.
Младшие научные сотрудники Клебанов и Мясницкий также „защитились“, и отныне лаборатория Верходеевой, первой в институте достигшая столь блестящих успехов, получила прозвище „офицерского полка“.
Если сравнить наваждение, напавшее на НИИФЗЕП, с инфекционной болезнью, то срок, предшествовавший защитам диссертаций и выпуску монографий, можно определить как начальный, инкубационный, период заболевания, когда организм уже нашпигован вирусом, но явных, видимых, признаков недуга еще нет.
Именно со дня защиты кандидатской диссертации Окурошева началась новая фаза охватившей институт эпидемии, когда счастливым потребителям научных благ впервые открылся их источник.
Пока Николай Окурошев мямлил на трибуне, водя указкой по таблицам и графикам, развешанным вокруг нее, Борис Матвеевич Хоружий тихо вышел из конференц-зала: покурить на лестнице. Свои сигареты он забыл дома, и его угостил проходивший по коридору старший научный сотрудник Балкин.
Едва табак дотлел до фильтра и Борис Матвеевич, кинув окурок в урну, собрался вернуться в зал, как этажом выше раздались быстрые и гулкие шаги.