Память Крови
Шрифт:
Результат был предопределен. В один прекрасный день, а точнее, в третьем часу ночи, в перерыве между допросом только что взятого с поличным специалиста по квартирным кражам и очередной партией в нарды, Гопа спросил:
— Ты рапорт когда будешь писать?
— Какой рапорт?
— На перевод к нам.
— Так меня и взяли, к вам по приказу меньше чем с трехлетним стажем оперативной работы не берут.
— Ты как маленький. Приказы пишут одни люди для того, чтобы другие могли их нарушать, когда очень нужно.
Виктор согласно
— Мы уже с Шефом разговаривали, он не против. Нам дают должность аналитика. Попишешь бумажки, а там, глядишь, и делом займешься.
Перевод состоялся, и коварный Жорка, до смерти не любивший писанину, активно пожинал плоды своего благодеяния.
В тесном кабинетике, который Гопа делил еще с двумя операми, устало откинувшись на спинку стула, сидела молодая женщина. При появлении сыщиков, она подалась им навстречу, и такой тревогой, таким ужасом плеснули ее глаза, что Игорю стало не по себе.
Жорка приобнял ее за плечи и непривычно мягко сказал:
— Наташ, ты не спеши переживать, бывает, еще страшнее все кажется, а потом пустяками заканчивается. Ребята уже работают, но нужно, чтобы все было официально. Ты соберись и еще раз подробно расскажи. Игорь все оформит, и пойдешь отдохнешь.
— Какой отдых. Я, наверное, с ума сойду. Как он позвонил, меня трясет и трясет…
— Ну ладно, ладно. Давай, садись и все по-порядочку.
— Вот, прямо под последней строчкой пишите: «С моих слов записано верно, мною прочитано», и подписи — здесь, здесь и здесь.
Игорь взял листы объяснения и еще раз пробежал глазами. Недлинная получилась история, но, в самом деле, странная, мягко говоря.
24 апреля
— Наташ! Я поеду, потаксую немного.
— А обедать?
— Да я недолго, сейчас рейсовый с трассы подойдет, может, кого с вещами в поселок отброшу.
— Ты хоть оденься, не май месяц. Куда в одном трико?
— Я куртку накину, в машине тепло, солнышко через стекло шпарит, аж глазам больно.
Муж Наташи, работяга, отец двоих детей, по характеру человек семейный и любитель уюта, в свободное время иногда подтаксовывал на своих Жигулях — «единичке». Поселочек небольшой, двадцать пять тысяч населения. Больших денег не заработаешь, но детишкам на молочишко набегало, да и на бензин-запчасти не от получки отрывалось.
— Только недолго. Через полчаса все готово будет.
Но прошло и полчаса, и час, кастрюли с плиты уже перекочевали в подушки, а хозяин дома так и не появлялся. Наталья слегка поворчала про себя, но потом решила, что подвернулся выгодный клиент, и Володя катает его, перехватив где-нибудь всухомятку.
Наступил вечер.
Может, повез кого в соседний поселок? В радиусе двадцати-тридцати километров от райцентра разбросано много старательских баз, времянок на золотых полигонах. Дороги там поразбитые, глухие. Случись
Выглянула в окно: на смену дневной оттепели пришел крепкий морозец. Столбы дыма над частным сектором выстроились по строгим вертикалям. Появившиеся, было, в затишках лужицы на глазах одевались в блескучий ледок. В это время перепады температур бывают в двадцать-тридцать градусов, и морозы по ночам еще нешуточные.
— Говорила же, оденься! Эти мужики — хуже детей.
В девять позвонила Саньке, самому близкому Володиному дружку:
— Ты моего не видел?
— Нет.
Бросила трубку! Найди его! Здесь вырос, не только в поселке, на каждом полигоне, в каждой артели друзья, знакомые.
Навязчивые мысли возвращали в прошлое: к той беде, что шрамом легла на душу и не давала ей покоя, приходя в тяжелых снах, заставляя просыпаться в холодном поту, с колотящимся сердцем.
Володя — человек безотказный: тому — с ремонтом машины помочь, тому — что-то из города привезти. Там — магарыч, тут — угощение. Не выпить — обиды начинаются. Так, потихоньку-полегоньку и запил, да все крепче и крепче. Сколько ей пришлось пережить, она одна знает. Но сумела отстоять мужа, уговорила его пролечиться. С тех пор, зная свой мягкий, уступчивый характер, Владимир старался избегать и случайных, и дружеских компаний.
Не дай Бог! Но мало ли у мужиков дела какие. Поднимешь шум из-за пустяка, обидится. Да и сама перед людьми будешь дура дурой.
И все же давила сердце, нарастала, захлестывала тревога.
В десять набрала больницу:
— Девчонки, у нас аварий сегодня не было?
— Нет.
«Мишке, бывшему однокласснику, позвонить? В милиции работает, может, что подскажет».
— Миш, ты только не смейся. Там у нас ничего не случилось? Мой куда-то еще в двенадцать уехал, раздетый, даже не пообедал, и нет до сих пор.
— Все нормально, вроде. Я час назад в райотдел заходил. Да если бы что случилось, тебе сразу бы позвонили. Вовку же каждая собака знает. Ты не волнуйся, куда он денется, твой тихоня.
— Миша, я не знаю, только мне плохо очень, Мишка, я боюсь…
— Эй, эй, ты что. Ну ты даешь! Да не реви ты! Так… Сейчас я Татьяну к тебе отправлю, сопли вытирать, а сам крутнусь по ребятам. Только если Вовка снова забухал, я ему по шее надаю, тогда не обижайся.
— Ты надавай, надавай, только живого его привези!
— Да ты что, чокнулась?.. Тань, возьми трубку!
Часа через полтора Мишка сообщил:
— Пацаны его видели: он трех мужиков возле автовокзала подсадил. Вроде, не поселковые. Может, старателей повез — те, если в кураж войдут, все выходные кататься будут и бабками швыряться. Так что готовь большой чулок: Вовка полный багажник деньжат привезет.
Наташа вслушивалась в бодрый Мишкин голос, но страшное ощущение беды не отступало. Хотелось закричать, кинуться на улицу, искать самой.