Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
— Ай Наккига, — сипло сказал норн, сжимая и разжимая свои паучьи пальцы, — о-до т'ке стадж…
— Но он же язычник, принц Джошуа, — заметил Изорн. — Он же не говорит по-человечески.
Джошуа ничего не ответил, но снова ткнул его мечом. Глаза норна, отразив свет факела, блеснули фиолетовым, скользнули по лезвию, упершемуся в его узкую грудь, и обратились к принцу.
— Я говорю, — сказал норн медленно. — Я говорю по-вашему. — Голос его был высоким и холодным, ломким, как стеклянная флейта. — Скоро на вашем языке будут говорить только мертвые. — Он сел и качнул головой, внимательно оглядывая все вокруг.
— Гутрун, Воршева, — Джошуа говорил, не отрывая взгляда от пленника. Залитое кровью лицо норна светилось, как луна. — Ты тоже, Стренгьярд. Лютнист и Таузер там одни. Идите позаботьтесь о них и разожгите костер. И готовьтесь в путь. Нам бесполезно таиться теперь.
— И всегда было, смертный, — сказало существо на траве. Воршева с трудом удержалась от резкого ответа на команду Джошуа, обе женщины отошли. Отец Стренгьярд последовал за ними, сотворив знак древа и озабоченно прищелкивая языком.
— Ну, дьявольское отродье, говори, почему вы преследуете нас? — хоть голос его и был жестоким, Деорнот уловил своего рода любопытство в тоне принца.
— Я ничего не скажу, — тонкие губы приоткрылись в злой усмешке. — Жалкие недолговечные, вы еще не научились умирать, не получив ответов на вопросы?
Разъяренный Деорнот шагнул вперед и пнул это отродье своей обутой в сапог ногой. Норн поморщился, но никак иначе не показал боли.
— Ты дьявольское отродье, а дьяволы — мастера лгать, — рявкнул Деорнот. Голова у него страшно болела, и вид этого ухмыляющегося тощего существа был просто невыносим. Он вспомнил, как они кишели в Наглимунде, словно черви, и ярость взыграла в нем.
— Деорнот… — предупредил Джошуа, потом снова обратился к пленнику: — Если вы так могущественны, почему вы нас просто не прирежете, и дело с концом? Зачем тратить время на тех, кто настолько вас слабее?
— Мы больше не будем ждать, не думай, — издевательский тон голоса норна приобрел нотку удовлетворения. — Вы схватили меня, но мои товарищи узнали все, что нам нужно. Можете уже обратить предсмертные молитвы человечку на палочке, которому вы поклоняетесь, ибо нас ничто не остановит.
Теперь уже не выдержал Айнскалдир и двинулся к норну с рычаньем.
— Собака! Богохульствующая собака!
— Молчи! — оборвал его Джошуа. — Он делает это нарочно.
Деорнот положил предостерегающую руку на мускулистое плечо риммера. Непросто было сдержать холодный, но быстрый нрав воина.
— Так, — сказал Джошуа, — что ты имел в виду, говоря, что вы узнали все, что нужно? Что ты имел в виду? Говори, или я разрешу Айнскалдиру заняться тобой.
Норн засмеялся, как будто прошелестел ветер в засохших листьях, но Деорноту показалось, что он заметил перемену в его лиловых глазах, когда говорил Джошуа. Казалось, принц затронул какую-то деликатную тему, коснулся чего-то особенного.
— Убейте же меня, быстро или медленно, — дразнил их пленник, — я больше ничего не
— Дети? — в голосе Изорна звучало откровенное недоумение.
Пленник взглянул на него с презрением, но не сказал ни слова.
— Но зачем? — спросил Джошуа. — Зачем вам вступать в сношения со смертными? И какую угрозу мы представляем для вас в вашем далеком северном доме? Что получит от этого безумия ваш Король Бурь?
Норн лишь пристально смотрел на него.
— Говори! Да будет проклята твоя бесцветная душа!
Никакого ответа.
Джошуа вздохнул.
— Так что мы с ним сделаем? — пробормотал он почти про себя.
— Вот что!
Айнскалдир отскочил от Деорнота, который пытался его удержать, и поднял топор. Норн взглянул на него, и сердце его на миг остановилось: лицо его казалось забрызганным кровью треугольником слоновой кости. Риммерсман размахнулся и опустил топорик на череп, пригвоздив пленника к земле. Хилое тело норна извивалось, сжимаясь и разжимаясь, затем обе половинки взмывали вверх, как будто соединенные петлей. Тонкое облако мельчайших капелек крови вырвалось из расколотого черепа. Предсмертные судороги были ужасающе однообразны, как у раздавленного сверчка. Через несколько мгновений Деорнот не выдержал и отвернулся.
— Проклятие, Айнскалдир, — сказал, наконец, Джошуа срывающимся от гнева голосом. — Как ты посмел? Я тебе не велел этого делать!
— А если б я этого не сделал, то что? — сказал Айнскалдир. — Взять его с собой? Проснуться ночью и видеть над собой эту усмехающуюся трупную рожу? — Он казался более уверенным на словах, чем на деле, но слова его были исполнены гнева.
— Боже праведный, риммерсман, неужели всегда нужно так рубить с плеча? Если ты не испытываешь уважения ко мне, то как насчет твоего господина Изгримнура, который велел тебе служить мне? — Принц наклонился к самому бородатому лицу Айнскалдира и впился в него взглядом, пытаясь уловить что-то скрытое в лице риммерсмана. Ни тот, ни другой не сказали ни слова.
Глядя на профиль принца, на его освещенное луной лицо, исполненное одновременно ярости и печали, Деорнот вспомнил картину, изображающую сира Камариса перед его уходом на битву в Тритингах. На лице любимого рыцаря короля Джона было как раз такое выражение, гордое и отчаянное, как у голодного ястреба. Деорнот помотал головой, пытаясь отогнать тени прошлого. Что за безумная ночь!
Айнскалдир первым отвернулся.
— Это было чудовище, — проворчал он. — Теперь оно мертво. Два его соплеменника ранены и бежали. Пойду сотру эту колдовскую кровь со своего клинка.
— Сначала зароешь тело, — сказал Джошуа. — Изорн, помоги Айнскалдиру. Обыщи одежду норна: нет ли там чего-нибудь, что бы нам пригодилось. Боже, помоги нам, мы так мало знаем!
— Похоронить? — голос Изорна звучал почтительно, но с сомнением.
— Давайте не будем выдавать врагу ничего, что поможет нам спастись, включая разные сведения, — Джошуа, казалось, утомили разговоры. — Если норны не обнаружат тела, они не узнают, что он мертв. Они могут подумать, что он нам что-то рассказал.