Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
Старый тоннель шел наклонно вниз. Качающийся факел освещал странные неясные значки, выцарапанные на стенах. Тоннели эти были давно покинуты, но в них сохранилась атмосфера ожидания, будто они надеются на чье-то непременное возвращение. Звук шагов Эолера казался громким, как сердцебиение божества, что навело графа Над Муллаха на мысли о Черном Куаме, хозяине темных мест. Этот бог земли вдруг показался вполне реальным и таящимся рядом, здесь, куда солнце не проникало с самого рождения времени.
Замедлив ход, чтобы разглядеть вырезанные рисунки, Эолер внезапно понял, что это неуклюжие изображения охотничьих собак.
Эолер взял погасший факел и снова написал свои инициалы под собакой с круглыми глазами.
Господин Куам, подумал он, если вы все еще господствуете в этих тоннелях, выведите Мегвин и наш народ в безопасное место. Нам очень, очень тяжело.
Мегвин. Мысль о ней была тревожной. Неужели она совсем не думает об ответственности, лежащей на ней? Ее отец и брат погибли. Жена покойного короля Инавен немногим старше самой Мегвин и гораздо менее дееспособна. Наследие Ллута в руках принцессы — и что же она с ним делает?
Эолер не так уж и возражал против ухода глубже в пещеры: лето не спасло ни от холода, ни от армии Скали, а склоны Грианспогских гор — не то место, где можно пережить то либо другое. Эрнистирийцы, которым удалось выжить в войне, были разбросаны по самым глухим местам Эрнистира и Фростмарша, но значительная часть жителей находилась здесь, вместе с остатками королевского дома. Воистину, это было то место, где королевство могло выстоять или пасть: пора было превратить его в постоянное и защищенное пристанище.
Что вызывало тревогу Эолера, так это стремление Мегвин зарыться глубже в землю, уйти в глубинные недра горы. После того, как перенос лагеря был закончен, Мегвин на целые дни уходила, не говоря им зачем, пропадая часами в отдаленных неизведанных пещерах, возвращаясь к ночи с грязными лицом и руками и со странным выражением в глазах, похожим на безумие, Старик Краобан и другие просили ее не ходить, но Мегвин выпрямлялась и холодно указывала на их неправомочность учинять допрос дочери Ллута. Если она понадобится, чтобы вести народ на защиту своего нового очага, или ухаживать за ранеными, или принимать решения в политике, она будет на месте. Остальным временем она может распоряжаться по своему усмотрению.
Заботясь о ее безопасности, Эолер также спросил ее, куда она уходит, и пытался внушить ей, чтобы она не бродила одна в глубинах горы без сопровождающих. Мегвин, нисколько не тронутая, только таинственно сослалась на «помощь богов» и на то, что «тоннели ведут назад к тем дням, когда еще жили мирные», как бы давая понять, что такие слабоумные идиоты, как граф Над Муллаха, не должны интересоваться тем, что им не дано понять.
Эолеру казалось, что она теряет рассудок. Он боялся за нее, за свой народ и за себя тоже. Граф следил за ее постепенной деградацией. Смерть Ллута и предательское убийство ее брата Гвитина что-то надломили в ней, но рана была в том месте, которое было
Не в силах смягчить ее боль или собственную боль при виде ее страданий, он мог бы по крайней мере помочь ей выжить. Но как сделать это, если королевская дочь не хочет быть спасенной?
Сегодня Мегвин поднялась до того, как первый проблеск рассвета просочился через щелку в потолке пещеры, взяла факелы и веревки, а также ряд других зловещих предметов и исчезла в тоннелях. Она не вернулась до конца дня. После ужина Эолер, усталый после патрулирования в Цирккольском лесу, отправился за ней. Если он не найдет ее в ближайшее время, он вернется и снарядит поисковую партию.
Больше получаса он шел по петляющим тоннелям вниз, помечая свой путь на стенах и следя за быстро сгорающим факелом. Он уже прошел то место, откуда, как он убеждал себя, запас факелов позволил бы вернуться. Ему не хотелось сдаваться, но если он не повернет обратно, то заблудившихся окажется двое. Какой толк будет от этого?
Он, наконец, остановился в грубо вытесанном зале, из которого в разные стороны вели черные дыры коридоров. Он выругался, поняв, что настало время перестать себя обманывать. Мегвин может быть где угодно: он мог даже пройти мимо нее. Он возвратится и будет встречен насмешками, потому что принцесса уже вернулась живая и невредимая с час назад. Эолер мрачно улыбнулся и завязал хвостом растрепавшиеся черные волосы. Лучше стерпеть немного шуток, чем…
Тоненький голосок зашептал в каменном зале призрак мелодии, слабый, как стершиеся воспоминания.
Крепче Друкхи обнял ее. Лес и пустыня слышали, как он стонал. И там, где два сердца бились, Только одно сжалось от горя.Сердце Эолера забилось сильнее. Он вышел на середину зала, сложил руки у рта.
— Мегвин! — крикнул он. — Где вы, моя леди? Мегвин!
Стены глухо вторили крику, но ответного голоса не раздалось.
— Мегвин, это Эолер! — позвал он еще раз. Он снова подождал, когда смолкнет хор кричащих голосов. На этот раз молчание нарушил еще один едва различимый отрывок песни:
…Алая кровь на белой щеке. Растрепались волосы Ненайсу, Черные волосы на зеленой траве.Покрутив головой, он, наконец, определил, что громче всего пение звучит у выхода слева. Он просунул голову в отверстие и удивленно вскрикнул, чуть не провалившись в темноту. Ухватившись за стены, он удержался, затем наклонился, чтобы поднять факел. В этот момент пламя зашипело и погасло. Его рука попала в воду у ручки факела, а дальше была пустота. Перед его глазами танцевало последнее, что он увидел перед тем, как погас факел: грубо начерченный, но различимый рисунок на черной пустоте. Он стоял на верху грубой каменной лестницы, которая падала вниз, в круто спускавшийся тоннель: бесконечный ряд ступеней, ведущий, кажется, к центру земли.