Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
— Не знаю, долго ли я выдержу, Эолейр. — Изорн появился из пурги, борода его заиндевела. — Я был вынужден поехать на охоту, только для того чтобы не слышать, но этот звук преследует меня повсюду, где бы я ни был. — Он бросил у костра убитого зайца. Кровь текла из раны, оставляя на снегу красные пятна. — Добрый день, леди, — сказал молодой риммер Мегвин. Она перестала петь, но не ответила. Казалось, она не в состоянии видеть ничего, кроме прыгающего пламени.
Эолейр перехватил задумчивый взгляд Изорна и пожал плечами.
— Не
Риммер поднял брови.
— Нет, Эолейр, наоборот, он в чем-то даже прекрасен. Но слишком прекрасен для меня, слишком силен, слишком странен. Он причиняет мне боль.
Граф нахмурился:
— Знаю. Мои люди тоже не находят себе места. Больше того — многие напуганы.
— Но зачем они это делают? Они же жизнями рискуют! Вчера двоих убили! Если это какой-то обряд, который им обязательно нужно выполнить, почему они не могут петь за пределами досягаемости стрел?
Эолейр беспомощно покачал головой:
— Не знаю. Убей меня Багба, я не знаю, Изорн.
Немолкнущие, как шум океана, голоса ситхи омывали лагерь.
Джирики пришел перед рассветом. Розоватый отсвет тлеющих углей выхватил из темноты его острые черты.
— Этим утром, — произнес он и сел на корточки, неподвижно глядя на угли. — До полудня.
Эолейр протер глаза, стараясь окончательно проснуться. Он спал урывками, но ему казалось, что сна давно уже не было.
— Этим… этим утром? Что ты имеешь в виду?
— Начнется битва. — Во взгляде Джирики, обращенном к Эолейру, было что-то, что можно было бы принять за сожаление, если бы это лицо принадлежало смертному. — Это будет страшная битва.
— Почему ты думаешь, что она начнется именно сегодня?
— Потому что мы готовы начать ее. Мы не можем осаждать крепость — нас слишком мало. Тех, кого вы называете норнами, еще меньше, но они скрыты в огромной каменной раковине, а у нас нет ни машин смертных, созданных для штурма, ни времени, чтобы их построить. Поэтому мы идем нашим путем.
— Это как-то связано с пением?
Джирики кивнул со странной торжественностью.
— Да. Подготовь своих людей. И объясни им следующее: что бы они ни увидели, что бы ни думали, наши враги в крепости — живые существа. Хикедайя такие же, как мы, и такие же, как вы, — из плоти и крови. Они тоже умирают. — Его спокойные золотые глаза не мигая смотрели на Эолейра. — Ты скажешь им это?
— Скажу. — Эолейр поежился и пододвинулся ближе к огню, протянув руки к остывающим углям. — Утром?
Джирики снова кивнул и встал.
— Если удача улыбнется нам, это закончится до темноты.
Эолейр не мог себе представить, как можно взять Наглимунд за такое короткое время.
— А если не закончится? Что тогда?
— Тогда будет… тяжело. — Джирики отступил на шаг и исчез в пурге.
Эолейр посидел еще немного перед остывшими углями, стискивая зубы, чтобы они не стучали. Когда он
Под ударами ветра серый и красный шатры, оседлавшие вершину холма, казались парусниками, поднятыми взметнувшейся волной. Еще несколько шатров расположились чуть ниже, множество других теснились по всему склону и заполняли долину. За ними лежало озеро Клоду — широкое сине-зеленое зеркало.
Тиамак стоял перед шатром и медлил входить, несмотря на холодный ветер. Сколько людей, сколько движения, сколько шума! Страшно было смотреть на это людское море, страшно чувствовать себя так близко к жерновам истории, но убежать нельзя. Его собственная маленькая история была поглощена величественным эпосом, завладевшим Светлым Ардом. Иногда казалось, что его кладовые, полные дивных мечтаний и ночных грез, теперь опустошились. Собственные мелкие надежды, страхи и свершения Тиамака теперь утратили свое значение, и это было для них лучшим исходом. Второй, не менее вероятной возможностью было то, что все это жестоко растопчут в самом ближайшем будущем.
Поколебавшись еще мгновение, он наконец приподнял край шатра и вошел.
Это не был военный совет, чего так боялся Тиамак с того самого момента, как Джеремия принес ему приглашение принца. Такие вещи заставляли его остро чувствовать свою беспомощность и бесполезность. Его ждали только несколько человек: Джошуа, сир Камарис и Изгримнур сидели на скамьях, Воршева полулежала в постели, рядом с ней на полу, скрестив ноги, устроилась Адиту, женщина-ситхи. Кроме них в шатре присутствовал только юный Джеремия, которому, очевидно, пришлось попотеть этим утром. Сейчас он стоял рядом с Джошуа, пытаясь выглядеть готовым к дальнейшим поручениям, в то же время стараясь восстановить дыхание.
— Спасибо за поспешность, Джеремия, — сказал Джошуа. — Я понимаю, ты устал. Но пожалуйста, пойди и попроси отца Стренгъярда прийти, как только он сможет. После этого будешь свободен.
— Да, ваше высочество. — Джеремия поклонился и направился к выходу.
Тиамак, по-прежнему стоявший в дверях, улыбнулся подошедшему юноше.
— У меня не было возможности спросить тебя раньше. Как Лилит? Есть ли изменения?
Джеремия покачал головой. Он старался говорить спокойно, но в его голосе слышалась боль:
— Все как прежде. Она не просыпается. Пьет воду, но ничего не ест. — Он сердито потер глаза. — Никто ничего не может сделать.
— Мне очень жаль, — мягко сказал Тиамак.
— Вы тут ни при чем. — Джеремия неловко переминался с ноги на ногу. — Мне нужно идти и привести отца Стренгъярда.
— Конечно.
Тиамак сделал шаг в сторону. Юноша проскользнул мимо него и исчез.
— Тиамак, — позвал принц, — прошу тебя, подойди и присоединись к нам.
Когда вранн сел, Джошуа оглядел собравшихся и заговорил.