Памяти Мавзолей
Шрифт:
вчерашний,
и марширует
пролетарский
дождь
с гудком
рассвета
к счастливой
проходной
ударных
пятилеток.
* * *
Подлинник
времени –
жалкая
копия,
подделка
событий
на свалке
сомнений,
страшно
сказать,
ведь правда
запугана,
загнана
в угол
истерикой,
воплем
бравурных
побед.
НЕПОКОЛЕБИМОЕ
Ветров
стены,
весны разрушен
Карфаген,
теней погибших
манекены,
и рек разрезанные
вены
увозят память
солнца в плен.
Кто скажет,
что же будет с нами
по обе стороны луны,
уже зима
под облаками
роняет
красные следы
с кустов шиповника,
рябины,
грядут безбожные
суды,
и кажется,
что струйкой
длинной
потянутся грехи
невинных
к судьбе,
не знающей покоя,
и завянут
ночные сны
войны
на чёрном поле
смерти боя.
НА РУИНАХ
Над вечернею
памятью ночь,
ждёт потопа
семейство Ноаха.
Время в ступе
напрасно толочь
на руинах
империи страха.
Был приказ
во всё горло кричать
петухам,
оглашая тридцатые
в серых мундирах,
и на зоне
не спал по ночам
вертухай,
ублажая приезжих
на новых квартирах.
Беспризорная
жизнь малолеток
уходила под лёд,
но голодные сны
находили
под ёлкой конфеты
с горстью щедрой
орехов лесных.
Полстраны
в лагерях,
полстраны
на допросах,
как на льду, по стеклу
муха счастья ползёт.
Власть рабочих,
крестьян и немного –
матросов,
и охапка дождя,
вот, пожалуй, и всё.
БЕСЫ
Отчетливее с каждым
годом год
воспоминаний и потерь.
И страх не спит,
и точной копией тоски
стоят не скалы,
а видения кошмаров,
и дверь НКВД скрипит,
и дождь гостеприимный
стучит по черепичным
крышам так,
что разрываются виски
татар гонимых,
и нелюдимые ветра
в затылок дышат,
и топот бешеных сапог
здесь каждый житель
ночью слышит.
* * *
Пока идут несмелые
дожди,
придумай жизнь.
Не верь, что ночи
длинная река
течет по жилам тишины,
она лишь сон, птиц
безнадежный перелет,
змея без жала,
без
и обид,
совсем
неброская на вид,
смотрящая куда-то
вдаль
из одинокого окна
осведомителя строка.
С ПРИБЫТИЕМ
Тёплый хлеб,
как младенца,
за пазуху спрятав,
мы несли
по мозолистым
будням земли.
Трёхрублёвая смерть
стала нашей
зарплатой,
когда нас "по ошибке"
с тобой замели.
А на зоне рассвет,
как бумажная рана
солдата,
то ли был,
то ли не был,
никак не пойму.
К чёрту сны,
и красавца комбата
не спасут, пока долбим
кромешную тьму.
За Сибирью Сибирь,
нет надежды
на чудо,
по колено в болоте,
по колено в тоске,
и почтовая марка,
как донос тишины
ниоткуда,
возвратилась из бездны
и плывёт
по холодной реке.
Возвращаться
и грустно,
и больно, и стыдно,
по этапу идут
пересыльные мысли
невзгод.
Затонувшая жизнь,
безымянная
Атлантида,
где живёт отлучённый
от страха народ.
* * *
Неточным адрес был
заката,
причём здесь
слоники, мой друг?
И на сукно
ложилась карта,
и прикуп брали
на испуг.
Переизбыток
потрясений,
возили
в тачках Днепрогэс,
а где-то там,
в тайге весенней,
валили зэки
хмурый лес.
Пора строчить на сон
доносы,
был шустрым парнем
воронок,
луга, поля –
судьбы покосы,
страна, как все,
мотала срок.
В глубоких подземельях
страха
теснились
солнца витражи,
любили дерзко,
одним махом,
на всю
оставшуюся жизнь.
ПОД ЗНАМЕНЕМ
Мы стали выше
тех времён,
где коммунальных
судеб счастье
лелеяло баланды сон