Памятное лето Сережки Зотова

Пистоленко Владимир Иванович

– Значит, можно сказать, и тебе нашел работу? На него похоже. Непоседливый был в мальчишках, да и повзрослев такой же остался.

Старик глубоко вздохнул, задумался.

– Сына моего теперь в живых уже нету. На фронте погиб. А внучек Петька лежит в госпитале, в сибирском городе Томске. Раненый. Ну, а твой отец где? Тоже небось на фронте?

Сергей нехотя рассказал.

– Домой не торопишься?

– Нет.

– Вот и давай вместе рыбачить. Удочку я тебе удружу. Бери любую, на выбор. И наживка у меня есть.

Сергей застеснялся, но старик начал уговаривать, и он взял крайнюю, самую ближнюю. Едва

Сергей уселся, как у него заклевало.

– Тащи!
– прошептал старик.

Сергей ловко дернул удилище, на конце лески, извиваясь, повисла рыбешка.

– Подуст. Хорош, - порадовался старик.
– Кидай в ведерко. Наживка вон, в баночке. Умеешь наживлять?

– А как же.

Сергей насадил на крючок червяка и снова закинул удочку. И почти тут же поплавок снова запрыгал и нырнул в воду. Теперь попался подлещик.

На этом, словно по команде, клев закончился. Сергей неотрывно следил за поплавком, но он, чуть подрагивая на мелкой ряби, сонно торчал на одном месте. Не везло и старику. При госте он не поймал даже захудалого пескаря. Посидели еще, может быть с полчаса. Старик поднялся, с наслаждением потянулся.

– Видно, на сегодня хватит. Шабаш. Тебя как звать-то? Сергеем? А меня зовут Иван Егорыч. Давай-ка сматывать удочки.

Сергею не хотелось уходить с реки, бросать так удачно начавшуюся рыбалку.

– Вы сейчас домой?
– со скрытой тревогой спросил Сергей.

– Домой?!
– удивился Иван Егорыч.
– Это зачем же? На зорьке может выдаться самый знаменитый клев. А ходить взад-вперед не стоит. Да и силы уже не те, восьмой десяток тяну. Я с ночевьем. У меня, брат Сергей, работа такая, что на рыбалку время как раз выкраивается. Проводник я. Товарные поезда сопровождаю. Несколько суток в дороге, а там, глядишь, два-три денька свободных выберется. Ну и, значит, на рыбалку. Перед войной я на пенсию вышел. Вот, думал было, отдохну, а оно совсем по-другому обернулось. Не до отдыха сейчас. Тяжелое время мы переживаем, ух какое тяжелое. Ну да ладно. Так ты, говоришь, домой не торопишься?

– Меня бабушка отпустила хоть на всю ночь.

– Вот и хорошо. Вдвоем-то оно веселее. Твоего дружка как зовут? Шарик? Подходит. Люблю собак.
– Он погладил Шарика.
– Видишь, какой сообразительный, сразу заметил, что мы в контакте. Ну, давай теперь ужином займемся. Ушицу сварганим. У меня вон маленько сушняк припасен, но не хватит. Ты еще насобирай да костериком подзаймись. Справишься?

– Справлюсь.

Еще бы Сергею с костром не совладать! Новый человек, понятно, в потемках никакого сушняка не найдет, а Сергей здесь как дома. Иван Егорыч понравился Сергею, и он хотел во что бы то ни стало угодить ему. Свистнув Шарику, он метнулся к тальниковым зарослям и вскоре вернулся, неся охапку валежника.

Сергей разжег костер. Иван Егорыч почерпнул из реки воды, подвесил жестяной котелок над огнем. Весело затрещали сучья, заплясали, забегали яркие язычки пламени.

Пока не разжигали костра, ночь казалась светлой, был хорошо виден противоположный берег реки, могучие темные дубы невдалеке. А теперь вдруг все исчезло, вокруг сгустился черный мрак. Иван Егорыч и Сергей уселись ближе к огоньку, рядом лег притихший Шарик.

– Уха у нас знатная получится. Наваристая. Правда, я люблю с картошкой. Ну, да обойдемся, на нет и суда нет, - сказал старик.

–

Так у меня же есть картошка, - спохватился Сергей.
– Целых две. И соль. И хлеб тоже.

Он торопливо развязал узелок Манефы Семеновны.

– Вот только картошка вареная. В мундире.

– Сойдет и вареная. Давай-ка ее сюда.

Иван Егорыч быстро очистил картошку и с наслаждением втянул картофельный запах.

– Лучшая еда на свете!
– Складным ножом он искрошил в котелок одну, затем другую картофелину.
– Плохо у меня в этом году с картошкой получилось. Весной посадить не удалось, в поездке был больше месяца. Да и семян не раздобыл. А на базаре недокупишься, кусаются. Торговки выносят к поезду, по рублю за штуку ломят. Совсем осатанели, совести лишились! Ну, ты продавай, если есть лишки, не гноить же продукты, обязательно продай, но зачем с живого человека шкуру сдирать? А есть такие люди. На чужой беде богатство скопить стараются. Уже сколько годов прошло Советской власти, а змеищи эти до сих пор не перевелись. Другой человек для людей всю душу готов отдать, а тот только о своей, шкуре печется. Между прочим, отец твой, Николай Михайлович Зотов, был красивой души человек. Настоящий коммунист. С другим мог последней крошкой поделиться. Ни жадности в нем, ни скаредности... А чтоб обидеть человека - и подумать даже невозможно.

Уха сварилась. Иван Егорыч выловил рыбу и пригласил Сергея.

– Ну-ка, подвигайся ближе. Сначала щербу похлебаем, затем рыбкой полакомимся. Ты бери ложку, а я буду кружкой черпать.

Старик протянул гостю деревянную ложку, а сам достал из котомки небольшую алюминиевую кружку. Сергей выложил на тряпицу, заменявшую скатерть, кусок хлеба.

– Ты, брат, богато живешь, - не то шутя, не то всерьез сказал Иван Егорыч и, зачерпнув в кружку ухи, старательно подул и стал отхлебывать небольшими глотками.

Догадавшись, что у Ивана Егорыча нет хлеба, Сергей схватил весь свой кусок и протянул ему.

– Берите, - просяще предложил он.

– Твой паек?
– поинтересовался старик.

– Нет. Бабка сама испекла.

– Ну, другое дело.

Иван Егорыч отломил небольшой кусочек, но есть не стал, положил возле себя.

– Я, понимаешь, люблю уху без хлеба. Это где же вы муки разгорили?

– Наменяли, - простодушно ответил Сергей и рассказал, как бабка Манефа отдала Силычу вещи отца и матери да еще велосипед, а он привез из какого-то хутора продукты.
– У нас уже все подходило к концу, а в прошлом году Силыч еще раз ездил.

– Это кто же такой Силыч? Родственник, что ли?

– Нет, не родственник. Он сторожем в саду служит.

– Вон оно что! Значит, выручил вас?
– усмехнулся Иван Егорыч.
– Знаю этого гуся. Как же!

Сергей даже обрадовался этим словам: выходит, Силыч не только ему не по нраву.

– Видали, какая добрая душа нашлась! Он, брат, за здорово живешь не поедет. Не той породы, чтоб о людях думать.

И старик рассказал, что Силыч - бывший кулак из станицы Сорочьей. Там у него была паровая мельница, салотопка. Батраков по десятку держал. Сам Иван Егорыч у него батрачил. Плохой человек Силыч, рабочие от него никогда добра не видели. За разные свои проделки был осужден и выслан. Вернулся по амнистии, значит, считается оправдан законами. В сторожа пристроился. А попутно в святые записался.